Баоюй, смеясь, кивнул головой.
– Где это видано, чтобы дядя спал в комнате жены своего племянника? – запротестовала одна из мамок.
– Что тут особенного? – возразила госпожа Цинь. – Ведь дядя совсем еще мальчик! Он ровесник моему младшему брату, который приезжал в прошлом месяце. Только брат чуть повыше ростом…
– А почему я его не видел? – перебил ее Баоюй. – Приведите его ко мне!
Все рассмеялись, а госпожа Цинь сказала:
– Как же его привести, если он живет в двадцати – тридцати ли отсюда? Вот когда он снова приедет – непременно вас познакомлю.
Разговаривая между собой, они вошли в спальню госпожи Цинь.
У Баоюя в носу сразу защекотало от какого-то едва уловимого аромата, глаза стали слипаться, он почувствовал во всем теле сладостную истому.
– Как приятно пахнет! – воскликнул мальчик и огляделся. На стене висела картина Тан Боху «Весенний сон райской яблоньки», а по обе стороны от нее – парные надписи, принадлежавшие кисти Цинь Тайсюя:[50]
Коль на душе мороз и грусть лишает сна,
Причиною тому – холодная весна.
Коль благотворно хмель бодрит и плоть и кровь,
Ищи источник там, где аромат вина!
На небольшом столике – драгоценное зеркало, некогда украшавшее зеркальные покои У Цзэтянь[51], рядом – золотое блюдо с фигуркой Чжао Фэйянь. На блюде – крупная айва, ее бросил некогда Ань Лушань в Тайчжэнь[52] и поранил ей грудь. На возвышении – роскошная кровать, на ней в давние времена во дворце Ханьчжан спала Шоучанская принцесса, над кроватью – жемчужный полог, вышитый принцессой Тунчан.
– Вот здесь мне нравится! – произнес Баоюй.
– В моей комнате, пожалуй, не отказались бы жить даже бессмертные духи! – рассмеялась в ответ госпожа Цинь.
Она откинула чистое, выстиранное когда-то самой Си Ши легкое шелковое одеяло, поправила мягкую подушку, которую прижимала когда-то к груди Хуннян[53].
Уложив Баоюя, мамки и няньки разошлись, остались только Сижэнь, Цинвэнь, Шэюэ и Цювэнь. Госпожа Цинь отправила девочек-служанок следить, чтобы под навес не забрались кошки и не наделали шума.
Едва смежив веки, Баоюй погрузился в сон, и во сне ему привиделась госпожа Цинь. Она шла далеко впереди. Баоюй устремился за ней и вдруг очутился в каком-то незнакомом ему месте: красная ограда, яшмовые ступени, деревья, прозрачный ручеек, а вокруг ни души – тишина и безмолвие.
«Как чудесно! Остаться бы тут навсегда! – подумал Баоюй. – Ни родителей, ни учителей!»
Только было он размечтался, как из-за холма донеслась песня:
Цветы полетят
вслед потоку, послушные року,
Весенние грезы,
как облако, – скоро растают.
К вам, девы и юноши,
эти относятся строки:
Скажите, – нужна ли
безрадостность эта мирская?
Баоюй прислушался – голос был девичий. Песня смолкла, и из-за склона вышла грациозная девушка, неземной красоты, среди смертных такую не встретишь.
Об этом сложены стихи:
Ив стройный ряд она пересекла
И только вышла из оранжереи,
Как во дворе, где безмятежно шла,
Вдруг птицы на деревьях зашумели…
…Тень то мелькнет, то повернет назад,
А путь уже ведет по галерее,
И, орхидей донесший аромат,
Внезапный ветер рукава взлелеял…
Встревожив лотос,
словно слышит он
Каменьев драгоценных
перезвон…
Чернее тучи,
прядь волос густа.
Улыбка-персик
не весне ли рада?
Не вишней ли
цветут ее уста,
А зубки —
то ль не зернышки граната?
талия нежна,
Снежинкою
взмывает к небу вьюжной,
Здесь утка – зелень,
лебедь – желтизна:
Сиянье изумрудов,
блеск жемчужный…
