Рисуя тонко, без изъяна…
Так долго-долго, сквозь года…
В конечном счете, жалко время…
И испаряется вода
Идеи всей, роняя бремя…
Через время – сквозь много лет,
Состоялась такая встреча.
Вот кафе, приглушенный свет.
Кофе в чашках. Приятный вечер.
Очень многое рассказать
Им сегодня друг-другу надо.
Но, то «многое» промолчать
Им понятнее – хватит взгляда.
Льётся дружеский разговор.
Не касаются в нём былого —
Что не сказано до сих пор,
Очень важного… и простого.
Нет открытости в них былой —
Тут царят только рамки дружбы,
Что очерчены той чертой,
За которую лезть не нужно.
Их забвение не найдёт —
Повзрослели и поменялись.
Испарился сердечный лёд,
И душевные раны унялись.
Столик. Кофе. И разговор.
Полумрак! Голоса в тон свету!
И ни слова «О нас!» до сих пор,
Сохраняя идиллию эту…
Час пятнадцать сейчас!
На столе белый лист.
Чай горячий по правую руку.
С ним конфетка, как раз, —
Шоколадный каприз,
Чтоб развеять внезапную скуку.
Обо всём… ни о чём…
В голове тишина.
Чай зелёный – поменьше глотками.
И спокойствия тон.
И уюта волна.
Эх! Ещё бы камин вечерами…
Всё замедленно, сонно —
Начало весны…
За окном тает снег, плачут крыши.
И пока благосклонна
Погода на сны…
Марта день – день девятый… Потише!
Тёплый чай допиваю —
Успел он остыть,
Пока строки на лист выводила.
Спит сынок! – Рядом – с краю
Ловлю мысли нить.
Без пятнадцати два… Завершила!
Безнадежной эпохи ветра
Разгулялись сегодня… Дорогой
Вдоль полей уж давно до утра
Не гуляет никто… И с тревогой
Гул рабочих машин где-то там.
Как их мало… И вот они стены —
Возведут ли? Успеют ли?… Храм…
Понимаешь – грядут перемены…
Век затмений в морали людей.
Век падений безнравственной плоти.
Может быть, среди этих полей,
Его плесневый запах поймёте.
Где неясно: «Зачем?», «Для чего?»
Заменили на евро-стандарты
Сельский быт – «Как корове седло»,
Удалив Русский дух из-за парты…
Ветер стих. Туч седых череда.
И тревога – она всё сильнее.
«Перед бурей затишье всегда…»
Здесь не разум, а чувства умнее…
Вот темнеет – пора бы назад.
«Будь, что будет» – поля напевают.
Стены храма венчают закат.
И наброски тревог отступают.
Ранним утром, печальная очень,
В церковь девушка как-то пришла.
Не дурна и добра, между прочем, —
Счастья нет, хоть почти не грешна.
И к Святому Отцу обратилась,
С просьбой: выслушать, дать ей совет…
Согласился отец… И продлилась
Их беседа под самый обед.
Рассказала: как верит всецело
И любому готова помочь;
Что открыта, и всякое дело
Ей не в тягость; что добрая дочь…
Много-много она говорила
Про себя, да свой тяжкий урок —
Не таила в мешке она шило,
Не заметив коварный порок.
А Священник – внимательный очень —
Молча слушал подробный рассказ
И, когда монолог был окончен,
Ей сказал он такое в наказ:
«Просишь доброго, значит, совета?
Что ж… По улице голой пройдись!»
«Как же, батюшка, стыдно же это!»
Краской щеки её залились.
«Что? Не можешь? Стыдишься? Послушай,
Видит Бог, многим ты хороша.
Что ж не ценишь ты так свою душу —
Без стыда выставляешь наружу?
Почему не прикрыта душа?..».
Открытым быть не стоит – не похвалят.
А за глаза – осудят посильней,
Камнями забросают и завалят
Охапками шипованных ветвей.
Убери-ка, враг мой, нож!
Сядь! Поговорим!
Яд напрасно в чашу льёшь
Перстеньком своим…
Кофе лучше я налью
Крепкий, чтоб бодрил,
Чтобы голову твою
