Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - страница 17
Ну, делает, и хрена ль?
Мареев, кажется, так примерно и думал, улыбчиво не реагируя на дешёвые подначки завистливых неврастеников и психастеничек. А что той мужской работы? Отремонтировать утюг-розетку? Продуть сифон под раковиной? Самой значимой и энергоёмкой повинностью на Эдиной ниве у Вити Мареева были работы на могилке ейного покойного супруга. Вообще день рождения и день смерти лауреата Сталинской премии Сергея Павловича Царёва благодаря усильям Эды Ессеевны стали общенациональными праздниками в секторе, если не на всём предприятии. В эти дни с утра начинались всесекторские приготовления к поминовению, закупка водки и цветов, рубка закуси, обычное в таких случаях оживление от предвкушения выпивки, переговоры с заранее уведомлённым начальством о транспорте для поездки на кладбище, выезд к месту захоронения и, как устойчиво именовали это мероприятие местные дамочки, «возложение бюстов». Вне всенародных поминовений повинность по могилке всецело лежала на Марееве. Известно: подкрасить, поправить, посадить.
Но могилка могилкой, а как-то медленно-постепенно Дашка всё чаще стала обращать вниманье на возгласы Эды: «Витя… сходи… принеси… сделай… заедь за мной…»
Блин, как это он терпит помыкания?
А он – просто улыбался. Поймав неосторожный Дашкин взгляд, говорил: «Что, Даш, сделать массажик? Антихондрозный!»
Эта «сладкая парочка» начала тышком-нышком становиться чем-то цельным, неразрывным, вязалась в одно: «Эда с Мареевым».
«Виктор Александрович, а вас жена не пилит за бабу Эду? Или она не в курсе?» – норовили его поначалу щипать глупые особи, исполнившиеся мелкой душевной гадости. Эде, понятно, никто вопросов не задавал. Задашь, а потом она тебя с дерьмом «зъисть».
Но изнашиваются даже титановые поршня, а что уж говорить о людях! И здоровье «бабушки» стало давать перебои. То простуда, то давление, то подозрение на диабет. Теперь большую часть жизни она стала проводить дома, а не на работе. К полудню в секторе обычно раздавался телефонный звонок: Эда из дому приглашала Витю Мареева и отдавала пространные распоряжения: что купить из еды, какой кефирчик, в какой аптеке какие лекарства.
– Виктор Александрович, вы что, и готовите ей, и убираете? А где ж её хваленые племянники?
А Мареев – лыбился, и всё тут. Вот, блин!
Его жена Ольга Константиновна кому-то шепнула, что Виктор Александрович часто приходит домой заполночь.
В период просветления от какой-то желудочной хвори Эда стала патриотично посещать службу. В один из таких дней Дашке, вползавшей утречком в сектор после пешего подъёма на шестнадцатый этаж (лифт давно был отключён, как отопление и вода в сортире) и слегка пошатывавшейся, шибануло в нос чем-то мерзко-кислым.
А бабка где?
Оказалось, она к тому же упала, и её увезла машина скорой помощи.
…Перелом шейки бедра, – сообщили из больницы.
Всё, кранты! Типично для старушек, и из этого состояния они, как правило, не выходят. Но, Боже ж ты мой, Виктор Александрович умучится теперь! Это ж надо быть прямо-таки сиделкой, даже когда Эду перевезут домой. Простыни, личное бельё, кормление-лечение!
А он и стал сиделкой.
Утром появлялся в секторе, плющил бабам недомятые их мужьями остеохондрозные выи, докладывал люду «вести с фронта», то бишь сводку здоровья Эды, а во второй половине убывал на пост. Через два месяца он запел: «Милая, всё будет хорошо, солнце вновь подарит нам тепло…» Свершалось невероятное: перелом срастался.