Вслед за отрядом Лайонса двинулись и мы. «Вальми», на котором я держал флаг, шел на буксире за пароходом «Прометей», занимая место во главе колонны. По сигналу корабли выполнили поворот, перестроившись в шеренгу, и теперь «Вальми» оказался на левом фланге ордера. Спустя несколько минут я распорядился поднять сигнал «поворот все вдруг» и повел колонну в обход первого отряда. Планом предусматривалось, что мы встанем на шпринги на траверзе Альмы, загнув левый фланг к берегу, и откроем стрельбу, поражая русских через головы батальонов, поднимающихся на высоты. Для этого нам следовало некоторое время идти на норд, после чего выполнить еще поворот; после него и до постановки на якоря колонну поведет «Сюффрен».
Я собирался отдать команду «к повороту», когда пришло сообщение о взрыве. Сигнальщики не смогли разобрать, с каким кораблем случилось несчастье. Я велел передать на «Сюффрен»: «уточнить, что произошло» и скомандовал поворот. Следующие несколько минут наш отряд двигался на зюйд-ост, вклиниваясь между мелководьем и левым флангом Лайонса. К моему удивлению, его корабли вели редкий огонь по русским, маневрируя вразнобой.
И в этот момент сигнальщик передал сообщение, ввергшее всех, кто находился на шканцах «Вальми», в трепет:
«Агамемнон» затонул, «Жан Бар» погружается носом».
Мы решительно ничего не могли понять: как может случиться, что два сильнейших боевых корабля потеряны за такой короткий промежуток времени? Если случай с одним еще как-то можно объяснить (например, удачно пущенной бомбой, угодившей в крюйт-камеру), то гибель сразу двух не укладывалась в здравый смысл! Тем более мы своими глазами видели, что русские батареи стреляли в основном по шлюпкам и отчаянному «Карадоку»!
И тут появились крылатые лодки. Как ураган они пронеслись над нами, едва не задевая верхушки мачт. О палубу ударился маленький предмет и разлетелся брызгами жидкого пламени. Это был брандскугель, сброшенный с крылатой лодки! Упали еще два снаряда: один ударил в грот-марс, другой лопнул на шканцах. Всех сразу же охватил страх; люди десятками бросались за борт, не в силах справиться с кромешным ужасом, обрушившимся на нас с небес. Положение спас лейтенант Грегуар Пинье. Он собрал вокруг себя матросов, и те стали сбивать огонь песком и кусками парусины. Отважный лейтенант сам снял сюртук и, нещадно хлеща им по языкам пламени, подавал малодушным пример истинно галльской отваги!
Крылатые лодки тем временем вернулись. Они пролетали над нашими головами, засыпая корабли зажигательными снарядами. Дым поднимался на идущей правым мателотом «Иене», досталось и другим. Но, к моем удивлению, результаты огненной атаки оказались не слишком впечатляющими: когда матросы под командой храбреца Пинье одолели пламя, выяснилось, что угроза была не так уж и велика: мы отделались закопченным палубным настилом, обугленными кофель-нагельными планками да несколькими бухтами канатов, пострадавших от огня. По счастью, огненные брызги не попали на пороховые картузы, сложенные у пушек, – в этом случае последствия оказались бы куда разрушительнее.
Тем временем летучие машины предприняли еще одну атаку, третью по счету. Мы ждали новой порции «брандскугелей», но вместо этого воздух прорезал леденящий душу свист, послышались тупые удары, во все стороны полетели щепки. Стоящий рядом со мной офицер взмахнул руками и отлетел к фальш-борту, будто сбитый ударом в грудь. Я наклонился к нему. Бедняга был еще жив, на губах его пузырилась кровавая пена. В грудь ему угодил заостренный металлический штырь, который, пробив тело насквозь, вонзился в палубу и почти целиком ушел в дерево. Я потрогал торчащий из досок хвостовик смертоносного снаряда, и на моей перчатке осталась кровь несчастного.
