– Корвалола налить? – поинтересовался Вадим. Голос звучал как будто сквозь вату.
– Откуда столько?
Зрелище наводило на мысли о Вифлееме первого года нашей эры.
– Откуда… Соседний квартал, три садика и одна школа.
– Выброс что ли какой? Так и нас бы накрыло.
– Не знаю. Никто не знает. Я тут одним глазком в интернет глянул – пишут, что дети до трёх лет почти все. Врут, наверное. На то он и интернет, чтобы из мухи слона сделать. Но то, что много… – он придержал меня под локоть, повторил: – Корвалол налить? У меня в кармане лежит.
– Ещё бы валерьянки предложил, – я отступила, закрывая дверь. – Только я не детский прозектор.
Водки бы сюда. Много. Кирюша, значит, всего лишь один из… сотен? Тысяч? Сколько детей до трёх лет в городе с населением в семьсот тысяч? Думать об этом не получалось.
– Так я тоже. Нет, нам взрослых хватит. Скоропостижно скончался – и никто ни хрена не понимает. Поэтому шеф сказал вдвоём. У меня глаз не замылен, а ты патологически дотошна. Может, и углядим что. Не углядим – позовём шефа, пусть сам смотрит.
На самом деле таких разинь, как я, стоит поискать. Муж давно не удивляется, обнаружив ключи от дома в холодильнике или посоленный чай. Именно поэтому на работе я пунктуальна до невозможности – знаю, что если отступлю от правил, непременно забуду что-нибудь существенное.
– Токсикологию на цито послали?
– Естественно. И гистологию тоже по «цито». Только пока результата нет.
Действительно, чего я тут из себя самую умную строю. Анализ крови на содержание токсических веществ – рутинная процедура. Если, как выразился Вадим «никто ни хрена не понимает», логично сделать анализ экстренно. Гистология быстро не придёт, готовить препарат – не один день, но кое-что тоже посмотреть можно.
– А детские прозекторы что говорят? – мы вернулись в секционный зал, я начала натягивать перчатки.
– Пока пишут «СВДС». И тоже ждут лабораторию.
Синдром внезапной детской смерти, значит. Когда причины вроде бы нет, а младенец – мёртвый. Только обычно его ставят у детей первого года… Похоже, педиатры тоже ничего не понимают.
– Этот, – указал Вадим.
– Хорошо. Поехали.
Через два часа – копались очень дотошно, обычно вскрытие проходит куда быстрее – молча уставились друг на друга. Говорить, в общем, было не о чем.
– Зови шефа. Пусть сам смотрит.
Потому что я окончательно перестала что-либо понимать. Ну, полуатрофичные мышцы коренного горожанина, тяжелее сумки с продуктами ничего не носившего и дальше стоянки не ходившего. Ну, грязные легкие, которыми обычно пугают на плакатах о вреде курения, – а на самом деле непременный атрибут всё того же горожанина: автомобильные выхлопы, ТЭЦ и заводы никому на пользу не идут. Атеросклероз, не слишком, впрочем, выраженный. Признаки хронического гастрита. Если брать в целом – классический пример того, что нет здоровых, есть недообследованные. Но таких, как этот мужчина – каждый второй вполне себе живой человек. Так какого ж рожна этот – неживой? Кроме стандартных признаков быстро наступившей смерти, ровным счётом не к чему прицепиться.
Шеф пришел. Выглядел он так, что впору и ему корвалол предлагать.
– Значит, пишем острую коронарную недостаточность, – сказал шеф, выслушав наше не слишком внятное бурчание. – Предварительно. И ждём, когда препараты будут готовы, может, там что увидим.
– А что, токсикология пришла?
Конкретно этого трупа – вряд ли, но он не один такой – вон, все столы заняты, очередь ожидающих вскрытия подвинули.
