– А как же Габриэл? Почему он остается здесь? Разве у него нет никакого способа выбраться из Турции?
– Во время войны? Куда? Мы турецкие подданные… Габриэл военнообязанный… Паспорта у нас отняли… Кто поймет, что задумали эти дикари?
– Но вы-то, Жюльетта, достаточно похожи на француженку… Нет, в сущности, вы похожи на англичанку…
– На француженку, на англичанку… Это вы к чему?
– Немного решимости, и вы, именно вы пройдете всюду…
– Я жена и мать!
Сейчас Жюльетта шла так быстро, что Гонзаго даже отстал. Она услышала долетевший до нее как дуновение полушепот:
– Жизнь есть жизнь.
Она резко обернулась:
– Если вы так думаете, зачем остаетесь в Азии?
– Я? Да ведь война касается всех мужчин на свете.
Жюльетта замедлила шаг.
– Вам ведь это так легко, Гонзаго. Будь у нас ваш американский паспорт! Вы же вполне можете присоединиться к вашим спутницам в Дамаске или Бейруте. Почему бы нет? Приросли вы, что ли, к этому забытому богом клочку земли?
– Почему? – Теперь Гонзаго шел бок о бок с Жюльеттой. – Почему? Если бы я даже знал точно, вам, Жюльетта, я, может быть, меньше всего решился бы это сказать.
На повороте дороги их ждал Восканян. Он сделал над собой усилие и присоединился к отставшей паре; время от времени он окидывал Жюльетту мрачно-повелительным взглядом. До ворот сада Багратянов никто не проронил ни слова.
Поистине словно по наитию устроил Габриэл свою генеральную репетицию почти в последнюю минуту: в подъезде его ждал Али Назиф, рябой жандарм.
– Хозяин, я пришел за моими меджидие, в счет которых ты дал мне задаток.
Габриэл вынул из бумажника ассигнацию – один фунт стерлингов – и спокойно протянул ее. Али Назифу, точно ждать, не выказывая нетерпения, пока Назиф выполнит свое обязательство, было чем-то само собой разумеющимся.
Старый заптий осторожно взял кредитку.
– Я совершаю тяжелый проступок, нарушив приказ. Смотри, не выдавай меня, эфенди!
– Деньги ты взял. Говори!
У Али Назифа забегали глаза.
– Через три дня по деревням будут ходить мюдир и капитан полиции.
Багратян поставил свою палку в угол и снял с плеча полевой бинокль.
– Вот как? И что хорошего скажут нам, в наших деревнях, капитан полиции и мюдир?
Жандарм стал потирать свой небритый, щетинистый подбородок.
– Вы должны уйти отсюда, эфенди, все до единого. Так велят каймакам и вали. Заптий соберут всех вас, из Суэдии и Антиохии, и поведут на восток. Да только в Алеппо – могу и это тебе сказать – вам не позволят сделать остановку. Это воспрещается из-за консулов.
– А ты, Али Назиф, ты тоже будешь среди этих заптиев?
Рябой был крайне возмущен:
– Иншалла! Слава богу, нет! Разве я не прожил с вами двенадцать лет в должности коменданта всего округа? И все были довольны? День и ночь потому что следил, чтобы был порядок. А теперь из-за вас теряю хорошее место. О людская неблагодарность! Наш пост упраздняется, окончательно и бесповоротно.
Багратян сунул ему в руку несколько сигарет, чтобы немного утешить беднягу.
– А теперь, Али Назиф, скажи мне, когда расформируют твой пост?
– Мне дан приказ сегодня же двинуться с отрядом в Антиохию. А потом сюда прибудет мюдир с целой ротой.
В подъезд входили Жюльетта, Искуи и Стефан. Присутствие Али Назифа не вызвало у них никаких подозрений. Габриэл вывел заптия из прихожей на площадку перед домом, усыпанную гравием.
– Исходя из того, что ты мне сообщил, Али Назиф, деревни три дня будут без присмотра.
