Но и мои люди, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими изучены до тонкости на практике.
Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги и ударом ноги в живот сбил противника с ног. Тот завертелся от боли.
Пока Смирнов вязал веревками побежденных, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого – Митрича, которого я сразу узнал. Сделать это было нелегко. Он отлично владел суковатой дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние. Наконец мне удалось накинуть на Митрича петлю и повалить его. Чтобы не задушить его, я тотчас петлю снял и связал ему с помощью Курленко руки и ноги.
Четвертый злоумышленник, державший лошадь, благоразумно дал стрекача в самом начале схватки. Преследовать его в такой темноте было бесполезно.
Закончив баталию, мы привели в чувство одного из трех бродяг, наиболее пострадавшего от руки Курленко, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатом ночной экскурсии.
* * *
Нужно сознаться, что наутро я даже с некоторым удовольствием приступил к допросу и начал, конечно, с Митрича.
Городовой ввел ко мне рослого плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо-вызывающем лице его еще сохранились следы сажи и красной краски. Я невольно улыбнулся.
Городовой вышел и оставил нас одних.
– Ну-с, как же тебя звать? – задал я обыкновенный вопрос.
– Не могу припомнить! – последовал ответ.
– Гм!.. Вот как! Забыл, значит? Как же это так?
– Да так! Имя больно хитрое поп, когда крестил, дал… Пока несли из церкви домой, я и забыл, а пока сюда попал, так и совсем позабыл. Просто никак припомнить не могу! – говорил задержанный, все еще глядя в сторону, но речь его принимала все более и более наглый оттенок.
– Тэ-э-эк-с,– протянул я,– Что же это ты, бедняга непомнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?
– Ничего… Так… Хожу, значит, по своим надобностям.
– Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?
– И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было… Так просто подошел попросить, чтоб подвезли. А на меня вдруг как накинутся… Я думал – разбойники!
– Вот как! Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать… А на него. бедного, нападают, как на какого-то разбойника… Ведь так?
Неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:
– Именно-с так!
Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол. А я злорадно думал:
«Постой же, вот я тебе покажу „забыл“, мерзавец. Вот я тебя ошпарю».
Я вдруг встал и решительно выпрямился.
– А ну-ка. Митрич, погляди на меня хорошенько! Не узнаешь ли? – внушительно проговорил я. отчеканивая каждое слово.
Допрашиваемый как-то вздрогнул и взглянул на меня широко открытыми глазами.
– Не могу знать, ваше благородие,– быстро проговорил он.
– Но ведь ты – Митрич? – спросил я.
Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая-то кривая.
– Что ж! Пускай, по-вашему, буду и Митрич. ежели вам угодно, вам лучше знать…– начал говорить он.
– Да-да! Именно мне лучше знать! Погляди-ка внимательней…
Митрич вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.
