Слезы закапали на газетный лист, размывая злые, черные строчки.
«Убийству вообще нет оправдания, а уж убийству ради интрижки – подавно. Наша Кира вызвалась вести журналистское расследование преступлений, которые сама же и совершила. Чем не блесна для доверчивого и всеядного обывателя? Пользуясь своей схожестью с актрисой, исполняющей главную роль в фильме, который рискует провалиться в прокате, она подкарауливала свои жертвы возле кинотеатра и пугала их зловещими предсказаниями. Возможно, поначалу это выглядело просто дурацкой игрой – праздной и глупой, но потом детские страшилки показались Кире цветочками. В ее руке блеснул револьвер. Она перешла к ягодкам…»
Газета дрожала в ее руках, а из горла рвался наружу хриплый стон.
«Журналистка заигралась в мистику. Ее гадание по шершавой ладони успеха превратилось в по-настоящему смертельную хиромантию. Ей невдомек, что она в ответе за гибель студентов, по-мальчишески наивно поверивших ее россказням про сокровища острова. Ей непонятно возмущение коллег и презрение общества. Ведь юридически она чиста. Но безнаказанность породила новый порок. Две бесценные человеческие жизни брошены к ногам золотого тельца, холодным колонкам рейтинга, отданы на растерзание беспринципности, жадности и тщеславию…»
Казалось, еще мгновение, и Кира упадет без чувств. Такого удара она не могла ожидать. Это был конец. Однозначный и безвозвратный.
«Наше издание гарантирует вознаграждение каждому, кто сможет пролить свет на другие деяния (теперь уже – не нашей) Киры, которые остались до поры до времени скрытыми от право-охранительных органов и от людского негодования. АННА ЗАВАДСКАЯ (спец. корр.)»
Кира опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
– Знаешь, что я думаю? – сказал отец. – Если ты не отправишься на остров, тебя ждет судьба твоей матери. А я себе этого никогда не прощу…
Женщина в белом домотканом платье смотрела на него с экрана своими прекрасными глазами. Печаль и страдание переполняли каждое ее движение, каждый вздох.
– Твой номер сорок три… Сорок три…
Виктор, раскрыв рот, таращился на свою Киру и беззвучно шевелил губами. Он приготовился к любому сюрпризу, но то, что ожидало его здесь, на последнем сеансе в кинотеатре «Каскад», не укладывалось в его прагматичное сознание ни под каким углом. Экранная, ненастоящая Кира ухаживала за ним, признавалась ему в любви, пророчила что-то печальное и безысходное, защищала его от преследователей и убийц, и сама с пистолетом в руке оказалась пойманной и погубленной.
«Надо будет запросить то уголовное дело семьдесят третьего года и внимательно изучить его, – сказал он сам себе. – Во всей этой истории и впрямь есть что-то фатальное и мистическое».
Когда в зале вспыхнул свет, Виктор растерянно огляделся. Немногочисленные зрители медленно потекли к дверям со светящейся табличкой, негромко переговариваясь и позевывая. Кошкин некоторое время сидел неподвижно на своем сорок третьем месте, потом встал и тоже направился к выходу.
Он чувствовал себя странно. С одной стороны, он понимал, что загадочная женщина, похожая на его любимую, была выдумкой, картинкой, невзаправдашним киношным персонажем. С другой – его отрезвляла мысль, что за этими настоящими стенами, на ночных, невыдуманных улицах происходят хладнокровные, всамделишные убийства.
Вот и сейчас, стоит только обойти здание кинотеатра, пересечь цветущую аллею сквера, и можно наконец увидеть того, кто поджидает свою добычу, услышать зловещий шепот: «Твой номер сорок три…», и почувствовать затылком холодную сталь взведенного «Вальтера».
