Последовательность нарушать не стали, начали с того же места, где накануне остановились русичи. После пяти ответвлений от основного тоннеля, после бесконечной череды пещер дошла очередь и до хода, ведущего в «змеиную» нору.
– Только я сразу предупредил: Васюта, прибьёшь его – век не прощу. Хватит того, что у меня на глазах однажды дракониху зарубил. Не позволю. И знаешь – он только кивнул, не сказал – что, мол, ерунду несёшь, хотя тот же Михайла так прямо и выразился: прирезать этого Змея к такой-то матери, нечего с ним валандаться… Вася только цыкнул на него.
Бессмысленную рубку ради рубки Васюта не любил и в словах друида увидел резон; поэтому в пещеру со «Змеем» въехал первым. И сдержал умницу Чёрта, который по привычке намеревался полезть в драку.
Ледянка лежала неподвижно, как мёртвая. Впрочем, каменные создания бездыханны, но Аркаша вспомнил об этом позже, а поначалу – ужаснулся. Большое, красивое даже в тусклом свете пещерных искр, тело не шевелилось, обернувшись вокруг каменного постамента, в углублении которого лежало что-то похожее на…
… рассыпавшуюся скорлупу большого синего яйца. Осталось лишь несколько цельных кусков характерной закруглённой формы и фрагмент маленького хребта, остальное осело сверкающим драгоценным прахом, словно какой-то ювелир-изувер решил явить миру этакое страшное и извращённое произведение искусства. Не сдержавшись, Аркадий шумно вздохнул, Чёрт, вздрогнув, ударил в пол копытом, и чуть заметного шевеления воздуха от этих звуков хватило, чтобы скорбные останки взвились в завихрениях и распались окончательно.
Только тогда осиротевшая мать подняла голову. Взгляд бездонных агатовых глаз был полон такой боли, что Аркаша содрогнулся. Ледянка слабо дёрнула хвостом, в основании которого до сих пор занозой сидело копьё, и уставилась на Васюту, отчего-то именно на него.
«Всем стоять тихо, – шепнул по мысленной связи оборотник. – Тихо. Она не должна броситься. Мы сейчас спокойно уйдём…»
Косые прорези гигантских ноздрей дрогнули. Да, Ледовички не дышат, но иногда втягивают воздух, дабы различить запахи. Она принюхивалась. Принюхивалась к Васюте и даже, кое-как поднявшись, заковыляла в его сторону. Угольно-чёрные глаза расширились.
«Вася, спокойнее, она не агрессивна, слышишь? Когда они нападают – глаза суживают… Держи Чёрта, он не человек, у него инстинкты!»
Сжав бока жеребца коленями, Васюта силой удержал того на месте. Чёрта била крупная дрожь, он никак не мог решить, что делать: броситься на врага или подчиниться хозяину? Оборотник мысленно коснулся лошадиного сознания. «Друг. Это большой друг. Другу плохо. Просит помощи», – объяснял он, как мог, и упустил момент, когда дракониха подползла вплотную. Что-то её манило. Что-то влекло, заставив забыть об осторожности, боли и страхе. Что-то…
Когда огромная голова со сверкающими клыками нависла над башкой Чёрта, конь пригнулся, но не тронулся с места. Ледянка же уставилась на Васюту… умоляюще? Фиолетовый раздвоенный язык, неожиданно высунувшись из пасти, осторожно коснулся панциря Муромца, скользнул по железной груди к поясу…
– Я понял, – неожиданно сказал Васюта. – Бедная ты… Сейчас отдам. Только отойди, не пугай никого.
Отпрянув, она попятилась, уставившись на Муромца с каким-то странным голодным выражением глаз. Из кисета, прикреплённого к крючку на кожаном поясе, Васюта, помедлив, извлек небольшой предмет на массивной золотой цепочке. Прихватил цепь, раскрыл ладонь – на ней был изумительной красоты синий камень величиной с яйцо и такой же гладкий. А внутри, не на пещерных светлячков отзываясь, а своим собственным золотистым светом горела живая искра.
