Старик ненавидел себя, когда злился. Злость ни разу не доводила его до добра, и она же в конце концов довела его до тюрьмы. Поэтому надо было срочно привести нервы в порядок. И так уж вышло, что иного лекарства, кроме водки, под рукой не оказалось.
За два месяца на воле Старик еще не пил крепких напитков. Кружка пива после работы, две в выходной… Этого хватало, чтобы расслабиться, не дурманя голову и не болея наутро с похмелья. А вот что случится, если он выпьет сто пятьдесят граммов водки, да без закуски, предсказать было нельзя. И все же он рискнул. Потому что это было ему позарез необходимо. Столкновение с прошлым выдалось слишком чувствительным – во всех смыслах. И лучше было сразу принять обезболивающее, чем ждать, когда боль утихнет сама.
Задержав дыхание, Старик запрокинул голову и влил в себя подаренную выпивку. В груди зажглось пламя, к вискам прилила кровь, а к горлу подкатила тошнота. Но он, уткнувшись носом в рукав, перетерпел ее и, к счастью, не испачкал пол рвотой.
Теперь нужно было поскорее встать на ноги. И когда водка шибанула Старику в голову, он встретил опьянение, стоя прямо и ни за что не держась. Нарочно, чтобы проверить свою выдержку.
Вроде бы пронесло. По крайней мере, разум Старика не помутился и колени не подкосились, хотя перед глазами все слегка качалось и плыло. А еще по телу разлилась успокаивающая теплота – давно забытое ощущение. Конечно, разгуливать пьяным по улицам лучше не рисковать, но до своего барака Старик доплетется. А потом завалится на нары и уснет до утра, потому что завтра ему нужно опять выходить на работу.
– Камнедробилка, – пробормотал он себе под нос, направляясь к выходу со склада. – Говоришь, Мотыга, они засунули тебя в камнедробилку вместе с твоей новой женой и ребенком? Не нож, не пуля, а, мать ее, камнедробилка! Надо же! Кто бы мог подумать, что ты издохнешь такой позорной смертью! Кто бы мог подумать, что я вообще тебя переживу! Прости, дружище, что все так обернулось. Это по мне всегда плакала камнедробилка, а не по тебе, ну да ничего не попишешь. Наше время ушло. Так что незачем ворошить прошлое – одни беды от этого на мою седую голову…
– Привет, сынок! – Мизгирь устало плюхнулся на диван, на другом краю которого устроился Илюха. – Как пережили тряску? Все целы, дом в порядке?
– Да, бать, все путем, – кивнул сын, не отрывая глаз от телевизора. – У нас только антенна с крыши упала, но я ее уже починил. Зато у Малахаевых вон потолок обвалился прямо на тетю Лиду. Не будь она такой толстой, ее бы точно придавило. Да, еще у Барсуковых перед крыльцом земля треснула и провал образовался. Теперь три или четыре самосвала глины нужно, чтобы эту дыру засыпать.
– Значит, никто, кроме тети Лиды, не пострадал?
– Она тоже не пострадала. Так, поцарапалась слегка да пару шишек набила. До сих пор по поселку бегает и всем рассказывает, как храбро из-под груды досок выползала.
– Не говори, тетя Лида – она такая… Ну и ладненько. – Мизгирь облегченно вздохнул. И удивился, поглядев в телевизор: – Ого! Давненько у нас не было цветных передач! Что ты сделал? Перенастроил антенну?
– Поймал новый китайский спутник, – ответил Илюха. – Это новостной канал.
– Вижу, что не наш. – Мизгирь уже заметил, что новости ведет симпатичная азиатка, щебечущая по-китайски, и все надписи на экране иероглифические. – А сигнал из России все еще слабый?
