В нынешний век скепсиса и нигилизма нелишне помнить, что нация, способная ценить и чтить свою историю, в итоге всегда побеждает и остаётся самостоятельным субъектом мировой истории.
Победа в Отечественной войне консолидирует национальную волю и даёт огромный заряд энергии, несмотря на материальные потери и гибель людей – самых смелых и пылких. И Россия вышла из войны 1812 года и последующего победного шествия по Европе способной к историческому рывку – как всегда в русской истории, противоречивому, усилившему внутренние напряжения, рождая новые идеи общественного переустройства. Именно эта способность подвигла Россию на дальнейшее закрепление на Дальнем Востоке, Чёрном море и в Закавказье, оградив его от Персии и Турции, несмотря на все козни Англии. На Венском конгрессе 1815 года она уже действительно могла вести себя как держава, «без которой ни одна пушка в Европе не стреляла». Россия стала превращаться в такой фактор мирового соотношения сил, который и поныне вызывает кое у кого нервозность.
1812 год оставил глубочайший след и в сознании людей, породил мощный творческий импульс, давший миру великую русскую литературу в лице А. С. Пушкина и Л. Н. Толстого. У Пушкина, кстати, есть потрясающее стихотворение «Бородинская годовщина», по которому можно изучать геополитику с XIX века по сей день: «Куда отдвинем строй твердынь? За Буг, до Ворсклы, до Лимана? За кем останется Волынь? За кем наследие Богдана?»
XIX век, век империй и «тиранов», был ещё веком почти «рыцарских» войн по сравнению с войнами XX столетия и сегодняшним веком насаждаемой бомбами вселенской демократии.
В народной памяти не осталось воспоминаний о жестокости пришельцев, хотя «на войне, как на войне» – были и мародёрство, и смерть гражданского населения, и взаимная жестокость, но война ещё велась с соблюдением христианских представлений о морали, о человеке, о смерти. Маленький шедевр советского кинематографа фильм «Гусарская баллада» неслучайно стал удивительно светлым отображением исторической памяти о войне 1812 года. И своя сторона, и противник представлены одинаково достойными образами: с верностью присяге и долгу, этическим нормам. Как на дуэли.
Но война 1812 года, если говорить о жертвах и геополитике, имела всеевропейский характер. По масштабу геополитических амбиций «тяготеющего над царствами кумира» и по втянутым участникам наполеоновского нашествия на Россию это была почти мировая война. В ходе нашествия «двунадесяти языков» французы составляли лишь половину Великой армии. В ней же была вся покорённая Европа – голландцы и бельгийцы, баварцы, саксонцы и хорваты, итальянцы и принудительно мобилизованные испанцы и португальцы, австрийцы в лице восточноевропейцев, румын и мадьяр и, конечно, неугомонные, когда дело касается вреда России, поляки, давшие 100 тысяч солдат.
Кумир же последних – Наполеон Бонапарт, «не любивший Польши, а любивший поляков, проливавших за него кровь» (А. Герцен), считал Польшу разменной картой против России, о чём свидетельствуют его предложения в ходе переговоров по Тильзитскому миру.
Наполеон, ярчайшая фигура не только французской, но и европейской истории, вернул залитой революционной кровью Франции мотив национального единения и величия, за что его правомерно почитают французы.
Но в соответствии с западным «прометеевским» типом (В. Шубарт) Бонапарт обратил революционный пафос в завоевательный. Возжелав возглавить Европу, он безуспешно пытался подорвать мощь своего главного соперника – Британии, втягивая в «континентальную блокаду» Россию, безуспешно предлагал в Тильзите Александру I убрать с карты Европы Пруссию. Наполеон, может быть, первым в истории осознал, что невозможно стать правителем мира, не устранив с мирового поля Россию, не лишив её роли великой державы. Россия уже мешала, как будет она мешать в XX и в XXI веках любому, кто мнит управлять миром. Не пожалевшая жизней за Отечество, она уже тогда оказалась силой, равновеликой совокупной мощи Европы, что и выразил Пушкин с его необычайным историческим чутьём:
