Она смотрела недоверчиво.
– А с чего ты залез на стену? – спросила она, как будто в его возрасте он должен давно позабыть подобные глупости.
Он вкратце рассказал ей о бегстве Тридцать третьего и о том, как он оказался на Рю-стрит. Это, конечно, был сильно сокращенный рассказ. В нем не упоминалось о ковре и о том, что Кэл на нем увидел.
– Ты нашел голубя? – поинтересовалась Джеральдин, когда он пересказал все этапы погони.
– Можно и так сказать, – ответил он.
На самом деле, когда он пришел на Чериот-стрит, Брендан сообщил ему, что Тридцать третий вернулся после обеда и теперь водворен в клетку к своей пестрой подружке. Это Кэл и рассказал Джеральдин.
– Значит, ты пропустил репетицию, потому что искал голубя, который и сам мог вернуться домой? – спросила она.
Кэл кивнул.
– Ты же знаешь, как отец любит птиц, – сказал он.
Упоминание о Брендане смягчило Джеральдин: они стали друзьями с той минуты, когда Кэл их познакомил. «Она светится! – сказал тогда отец. – Держись за нее, не то уведут». Эйлин не была в этом уверена. Она всегда держалась с девушкой прохладно, отчего Брендан еще щедрее расточал похвалы.
Джеральдин улыбнулась нежно и снисходительно. Кэл очень не хотел впускать ее в комнату, его мечтательный настрой был разрушен, но внезапно он ощутил благодарность за компанию. Даже дрожь немного стихла.
– Здесь ужасно душно, – сказала она. – Тебе нужен свежий воздух. Почему ты не откроешь окно?
Кэл сделал так, как она предлагала. Когда он развернулся, Джеральдин уже сидела на его кровати, скрестив ноги и опершись спиной на коллаж из картинок. Кэл сделал его в ранней юности, а родители так и оставили висеть. «Стена плача» называла этот коллаж Джеральдин: парад кинозвезд, ядерных взрывов, политиков и свиней.
– Платье получилось прекрасное, – сообщила она.
Кэл задумался над этой ремаркой; голова соображала туго.
– Платье Терезы, – подсказала Джеральдин.
– А.
– Иди сюда, Кэл. Сядь.
Он стоял у окна. Благоуханный чистый воздух напомнил ему…
– Что случилось? – спросила она.
Слова были готовы сорваться с губ. «Я видел Страну чудес», – хотел сказать Кэл. В общем, так оно и было. Сопутствующие обстоятельства, подробности – все это не имело значения. Четыре главных слова произнести нетрудно, правда? «Я видел Страну чудес». Если в его жизни и есть кто-то, кому он должен поведать о случившемся, то это как раз Джеральдин.
– Расскажи мне, Кэл, – попросила она. – Ты болен?
Он покачал головой.
– Я видел… – начал он.
Она смотрела на него в полном недоумении.
– Что? – спросила она. – Что ты видел?
– Я видел… – снова начал он, и снова ничего не вышло. Язык не слушался его, слова не выговаривались. Кэл перевел взгляд с лица Джеральдин на «Стену плача».
– Эти картинки, – произнес он наконец, – они просто уродские.
Странная эйфория охватила его: он был так близок к признанию, но все-таки сдержался. Та часть его существа, которая хотела уберечь увиденное в тайне, в этот миг выиграла сражение, а может быть, и всю войну. Он не мог открыться Джеральдин. Ни сейчас, ни потом. Он почувствовал огромное облегчение, когда наконец принял это решение.
«Я Безумный Муни», – подумал он, и мысль не показалась ему ужасной.
– Ты уже выглядишь получше, – заметила Джеральдин. – Должно быть, свежий воздух помог.
4
Чему же он мог научиться у покойного поэта теперь, когда они сделались родственниками по духу? Что бы сделал Безумный Муни на месте Кэла?
