Сотня. Смутное время - страница 15
– Вот этого я так и не понял, – помолчав, честно признался Матвей.
– Оно и понятно. Не дано тебе знать, кто и как это сделал. Ту молонью я послал. Я тебя перенёс и года тебе прежние вернул тоже я.
– Но зачем? Тут ведь свой Матвей был, который мог бы тебе служить. Или я чего-то не знаю?
– Верно. Не знаешь. Не дожил бы тот Матвей. Болен он был. И болезнь та глазу не видима. Изнутри его ела. Да только через год от того дня, когда ты здесь оказался, он бы прямо в кузне у наковальни помер. Я потому и решил сменить его на тебя. Одна кровь, один род. Не хотел, чтобы линия эта прервалась. Родовых, настоящих, всё меньше становится. Плохо это. Очень.
– Скоро ещё меньше будет, – не сумел промолчать Матвей. – Сам знаешь, что дальше в государстве будет.
– Знаю, – в голосе говорившего прозвучали горечь и досада.
– А сам ты изменить этого не можешь? Что тебе там для настоящей силы нужно? Тризна какая, или подношение? А может, жертва? – осторожно поинтересовался парень.
– Доблесть воинская и ярость боевая, а жертвы я только на тризну прошу, – голос говорившего зазвучал очень уж грустно. – Не дано мне теперь менять что-то серьёзно. Человека вот ещё могу сменить. В бою ему помочь, в делах удачи послать. А на большее сил не хватает. Забыли меня. Совсем. Ладу с Чернобогом и то поболе помнят. Мару и то поминают. А про меня забыли.
Обида, прозвучавшая в голосе, удивила парня. У Матвея сложилось стойкое убеждение, что говоривший отчаянно, почти смертельно этим обижен. Хотя, если вспомнить, что в данный момент он говорит с древним божеством, то о каких вообще эмоциях может идти речь? Хотя, кто их знает, этих древних богов? Ведь по легенде, это не просто божество, а тот, от кого пошли первые люди. То есть основатель рода. Как здесь говорят, пращур. А раз так, то ничто человеческое ему не чуждо.
– Верно, мыслишь, отрок, – снова зарокотал голос. – Я хоть и бог, а к вашему миру всегда близок был. Напридумывали вы, люди, многое, но и правда в тех сказах тоже имеется. Так что, станешь служить мне?
– При капище нет, – решительно ответил парень. – Не смогу я так, как дед, на хуторе жить. Да и люди не поймут. А после другая власть придёт и того капища не станет. Да и меня тоже.
– Забудь про капище, – раздалось в ответ. – Один раз там побываешь после дня сегодняшнего. Тризну по Святославу справишь, когда время придёт, а после живи, как сам захочешь. Одного прошу. В бою меня поминай. Тогда сила врагов твоих ко мне переходить станет. И бейся каждый раз так, словно в последний бой идёшь. Тогда и у самого сил прибавляться станет. Елисей, пращур твой, так славу воинскую и добыл. Добрый вой был. Отчаянный.
– А правда, что он умел волком оборачиваться? – не утерпел Матвей.
– Всё одно ведь не поверишь, – иронично усмехнулся голос в ответ.
– И всё же?
– Мог. Ему я тогда помогал. Хазары народ ваш из степей изгнать готовы были. Бились свирепо, люто. Вот он мне тура на капище в жертву и принёс. Помощи просил. Знать хотел, что орда затевает. А как узнаешь, ежели рядом с юртой их не окажешься? Вот я его обороту и обучил. Силу нужную дал.
«Хренасе, пельмень! – охнул про себя Матвей. – Страшная сказка на ночь».
– Не сказка то. Быль натуральная, – вздохнул голос. – Великое то время было. Лютое, страшное, но великое. Малым войском орду громили, на принцессах каганов хазарских женились. Но отстояли землю свою. А вот веру после потеряли. Уступили. Хоть и не сразу.