– Тогда – вперед! И запомни: самое трудное – это обратный путь. Там есть такой выступ… Когда туда плывешь, его почти не чувствуешь, скользкий, а вот обратно он почему-то упирается в живот. Ты брюхо-то втяни, но воздух ни в коем случае не выпускай, иначе кислорода не хватит. И звездец котенку. Понял?
– Понял.
– Повторить?
– Не надо.
Яша обреченно помотал рыжей головой и медленно, словно оттягивая время, обнял всех нас поочередно. Он прижал свои жесткие, как мочалка, волосы к моему лицу и я почувствовал запах девчачьего мыла, знакомый по заводскому душу, когда входишь в кабинку после молоденькой фасовщицы с конвейера.
– Давай, давай! – Алан хлопнул его по плечу и резко подтолкнул.
Яша обреченно улыбнулся и прыгнул с мола, очень грамотно войдя в воду, почти без плеска и брызг, не то что я, тюлень, на глазах у Зои. Мы сгрудились на краю волнореза, наблюдая, как он вынырнул, жадно глотнул воздух, снова ушел на глубину, словно прильнув ко дну, и буквально заполз в расщелину, часто работая ногами, и вода в этом месте стала молочного цвета от мелких пузырьков воздуха.
– Не утоп бы! – проговорил Сиропчик, когда белые ступни ныряльщика исчезли в проходе.
– Не должен, – ответил Алан. – Крепкий пацан. Мы же не утопли. Если все делать правильно, не психовать – ничего не случится. Главное не бздеть!
– Значит, рапаном больше не испытываете? – по возможности равнодушно спросил я, обратив, наконец, внимание на то, что у каждого члена стаи на груди висит «крабовый амулет».
– Детский сад! – скривился Ларик.
– Ясельная группа, – подбавил Сиропчик.
– Х-р-р, – фыркнули братья Чучба, переглянувшись.
– Да, это для хиляков, – кивнул я, хотя и прежняя проверка тоже была не из легких.
Брался крупный рапан, конечно, вываренный и вычищенный, красился в белый цвет, затем Алан отплывал в море и не сразу, а попетляв между волнорезами, незаметно бросал раковину на глубину, где каменные отроги терялись в светлом песке, изборожденном волнистыми линиями, как стиральная доска. Достать меченую раковину непросто. Во-первых, ее еще надо высмотреть на дне, во-вторых, донырнуть – с каждым годом глубина увеличивалась. Алану-то что? Он на десять, а то и двенадцать метров запросто погружается: у осетин очень широкая грудная клетка, как разъяснил мне Башашкин, а значит, и легкие емкие. У них в оркестре есть трубач-осетин, он такое соло без всякого передыха выдает, что его маршал Малиновской именными часами наградил, прослезившись.
Я в прошлом августе нашел заветную раковину только с третьей попытки, а когда выныривал, думал, не выдержу и потеряю сознание. Хорошо, что мне известен один приемчик: когда воздуха катастрофически не хватает, надо делать частые-частые глотательные движения, обманывая организм, тогда можно выиграть секунд двадцать-тридцать, чтобы не захлебнуться. Тем, кто прошел испытуху рапаном, Алан торжественно надевал на шею леску с «куриным богом», так называется обкатанный морем камешек с дырочкой, не просверленной, а натуральной. Подумаешь, скажете, поищи на пляже, повороши мелкую гальку и обязательно найдешь вскоре серый окатыш с отверстием. Но в том-то и дело, что «куриные боги» Алана были розовые, полупрозрачные, очень красивые, и где он добывал такие – никто понятия не имел!
– Дошел до поворота! – произнес Ихтиандр, заметив крупные пузыри воздуха, вынырнувшие из лаза и устремившиеся вверх.
