Воротынцев пожал плечами.
– Некто Школьников, – сказал он, – из модерновых режиссеров. Таких сейчас много. Лет семь назад он снял какую-то драму о Великой Отечественной, которую никто не смотрел, но от которой пришли в ярость ревнители прошлого. Школьников тут же сделался иконой среди определенной публики, всяких там либералов и прогрессистов. Но с ними он якшаться не стал, наоборот всячески поддерживает нынешний политический курс.
Наташа вопросительно сдвинула брови.
– Эта тирада, означает, что он мог пойти на аферу с деньгами? Воротынцев флегматично кивнул.
– Теоретически, да, – сказал он, – тем более если бы вскрылось нецелевое использование средств. За аморалку нигде уже не сажают, а вот за нецелевое использование посадить могут.
Наташе, исходя собственных жизненных эспририанций, такие ситуации не нравились. По её мнению, любой фильм или спектакль, или нарисованная картина, даже если была абсолютно бездарной имела под собой не только отмывание денег. Может она и перебарщивала, но снятие подобного фильма имело определенный смысл и без финансовой составляющей. Но зачем? Кому это нужно?
– А что мы знаем о девушке? – спросила она. – Почему её арестовали, слежка?
– Да нет, – бросил Воротынцев, – заявление принес сам Школьников, нет виноват, директор студии – Штайнман. А о девушке, ничего особенного. До этого момента она нигде не светилась. Я смотрел характеристики, все о ней положительно говорят.
– Так а в чем суть дела? – спросила Покровская. – В чём именно её обвиняют?
– В общем, банальная история. – кивнул Воротынцев. – Месяц назад, на счёт студии были перечислены деньги из фонда кино, для съемок фильма. Деньги были приняты на баланс, всё честь по чести, а где-то две недели назад, Штайнман попросил Козловскую перечислить некоторую сумму на покупку съемочного оборудования, однако деньги на счет мастерской не поступили, а поступили на счет самой Козловской.
Наташа закусила губу.
– А мотив?
– У Козловской был кредит, – пояснил Воротынцев, – если быть точным, большая задолженность по кредиту. Когда опрашивали свидетелей, они сказали, что неоднократно слышали, как Козловская ругается с коллекторами по телефону, кстати, говоря эти две свидетельницы подтвердили в суде, что Штайнман давал девушке поручение оплатить съемочное оборудование.
– Что за люди? – спросила Наташа.
– Актрисы, – пояснил Воротынцев, – они задействованы в фильме, который Школьников снимает. Княжон, по-моему, играют. Лина Шмидт и Яна Волохова, кажется. Так вот они в один голос утверждают, что в день, когда Штайнман просил Козловскую оплатить оборудование, она, якобы, просила у него выдать зарплату пораньше, мол ей кредит платить нечем, но он ей отказал.
– А подлинность кредита проверили? – спросила Наташа.
Воротынцев кивнул.
– Да, Банк Петровский. Кредит на Козловский Татьяну Сергеевну, значится.
Наташа задумчиво поджала губы. Она обдумывала рассказ Воротынцева и не понимала, что ей в этом рассказе не нравится. Она не находила в нём ничего настораживающего. Всё просто, логично и понятно и главное процессуально верно, по крайней мере на первый взгляд. Но вот перехваченная шифровка… она немного сбивала. Может быть, девушка узнала, что-то лишнее. Её мать говорила, что в смете на съемочную группу значился лишний человек. Возможно, этот человек и связан с шифровкой. К тому же если человек из религиозной семьи, то воровство для него табу. Да, конечно, бывают разные обстоятельства, но всё же…
