Кирсанов хмыкнул.
– Пожалуй мне стоит взять у вас пару уроков политики, – язвительно сказал он.
Девушка улыбнулась.
– Не скажу, что сильно её люблю, но с удовольствием дам их тебе. Только перестань мне все время выкать, а то я себя чувствую столетней старухой.
Оставив молодого человека записать показания, Авалова тихо отошла в сторону, подальше от любопытных глаз. Вытащив мобильный телефон, девушка набрала один из старых номеров, который всегда хранила на всякий случай.
– Алло! – раздался в трубке глухой голос.
– «Голубь», – сказала Ксения, – надо поговорить.
С другой стороны трубки послышался едкий смешок.
– А я думал, ты выкинула этот номер, детка вместе с прошлой жизнью. Но раз ты в Ольвии, значит, тебе нужны сведения. Я прав? Хе-хе-хе…
Спрашивать откуда «Голубь» узнал, что она приехала, Ксения посчитала глупым, на самом деле, даже обрадовалась факту, значит от дел он не отошел.
– Скажи, когда и где, – коротко бросила Ксения, – я буду.
Снова едкий смешок.
– Скину адрес эсэмэской, детка, – проворковал «Голубь», – в предвкушении от встречи с тобой. Думаю, нам есть, что обсудить.
Ксения усмехнулась. Вот что никогда не меняется так это низший мир.
* * *
Наташа сидела в салоне автомобиля Воротынцева и прикрыв глаза за солнцезащитными очками обозревала город. Пообещав Татьяне и её матери помощь и защиту, она до сих пор не знала ничего, что могло бы эту помощь предоставить. Ведь нельзя же просто взять и обвинить режиссёра фильма в мошенничестве только на основании того, что сюжет этого фильма кому-то там не понравился. Засмеют ведь. Она живо представила себе картину, как она в белом прокурорском мундире влетает в кабинет режиссера в сопровождении СОБРа и под дулами автоматов обличает его в фальсификации истории, оскорблении чувств верующих, экстремизме и многих других грехах. Затем она торжественно надевает на Школьникова наручники и выводит его из кабинета… А ещё через несколько часов появляется свора адвокатов, журналистов, её коллег депутатов и ещё Бог знает кого и режиссёра под громкие одобрительные возгласы этой разношерстной кампании освобождают, а за ней закрепляется пожизненный ярлык душителя свободы творчества и самовыражения, что будет подкреплено соответствующими газетными заголовками.
Наташа сообразила, что даже придумала обвинительную речь против Школьникова, которую она могла бы произнести с сильным красноречием.
Девушка вздохнула.
Нет, Наталья Владимировна, сказала она себе, в таком случае вы можете точно попрощаться с возможностью объективного разбирательства с этим делом. Здесь надо действовать не напролом, а тонко и аккуратно. Что-то крутится вокруг этого фильма. Что-то пока ей непонятное. Если фильм, действительно политическая провокация, чтобы взбудоражить общество, то, девица, о которой говорит Козловская это куратор, который следил во время командировок, чтобы Школьников снял, что было нужно Заказчику. В этом случае Наташа понимала, кем могла оказаться странная девица. Встреча с ней Наташу совершенно не прельщала. Прошлого раза хватило.
– Итак, – услышала она голос Воротынцева, – какие наши дальнейшие действия.
Девушка нахмурила брови.
– Я бы, конечно, могла бы сказать, что пойдем по музеям? Однако я предложу вам иную культурную программу – визит офиса студии.
Воротынцев наморщил лоб.
– А смысл? Обыск нам всё равно никто не даст, а так они ничего не скажут.
