Советская ведомственность - страница 12

. Громоздкие советские ведомства не были просто институциональными абстракциями, а выражались в действиях и практиках своих низовых представителей, которых я называю ведомственными агентами. К сожалению, этот бюрократический фокус ведомственности не был достаточно представлен в данной монографии. Вместе с тем, кажется, авторам книги удалось обозначить направление исследований практик советских бюрократов, которые можно интерпретировать через призму ведомственного подхода.

Ведомственный подход как теория среднего уровня основывается на языке самих современников. Для советских администраторов и политиков ведомственность являлась важным понятием, которое ярко описывало институциональную действительность Советского государства. Но оно не было статичным и универсальным, скорее наоборот – оно менялось в зависимости от контекста его использования. Советская ведомственность хоть и имела разные формы своего воплощения – система, материальность, практика, но она всегда определялась дискурсивно. Поэтому в рамках ведомственного подхода я предлагаю рассматривать это явление и связанные с ним отношения прежде всего как дискурс. Причем эта дискурсивная категория может быть зафиксирована с двух точек зрения: с одной стороны, как дискурс о ведомственности, а с другой – как дискурс, порожденный ведомствами. В первом случае ведомственность проявлялась только там, где о ней говорили участники событий, а акцент делается на том, каким образом осмыслялось и означивалось понятие «ведомственность» в конкретно-историческом контексте. Во втором случае ведомственность становилась рецепцией риторики, мифов и нарративов, которые воспроизводили ведомственные институты и предприятия.

Во второй главе монографии я смотрю на дискурс ведомственности через фукианскую концепцию гувернаментальности, которая обозначала артикулированную рационализацию в публичном дискурсе самых разных практик (у)правления. В этой интерпретации ведомственность была элементом двух параллельных дискурсивных процессов в Советском Союзе – гувернаментализации государства и государственных интересов, то есть их дискурсивного осмысления, а также гувернаментализации советской бюрократии. В обоих контекстах ведомственность выступала в качестве отрицательной противоположности либо Советскому государству, либо его бюрократическому аппарату. Когда советские управленцы декларировали о проблеме ведомственности, то они всегда определяли и рационализировали сущность Советского государства. Таким образом, дискурс о ведомственности говорит не просто об истории отношения к своего рода паллиативам в решении политических, экономических, социальных и административных проблем, конфликтов или задач, он дает нам намного большую перспективу – антропологически замеряет, как разные социальные группы воспринимали и описывали Советское государство.

Материалы второй главы показывают, что советская риторика о ведомственности в 1920‑х – начале 1950‑х годов находилась в постоянном изменении. Сначала именно в период нэпа и режима экономии понятие «ведомственности» стало частью гувернаментализации государства, когда ведомственные интересы рассматривались как прямая оппозиция государственным интересам. В конце 1920‑х – середине 1930‑х годов использование этого понятия практически всегда было связано с административным бюрократическим контекстом или проявлялось в описаниях конфликтов в процессе коллективизации. Во второй половине 1930‑х – начале 1940‑х годов «ведомственность» превратилась в политическую категорию, часто артикулируемую в языке Большого террора и идеологии дисциплинарного общества. В период Великой Отечественной войны проблема ведомственности была как бы вымыта из публичного дискурса, поскольку существование подобных явлений не признавалось в условиях военного времени. В позднем сталинизме советские газеты активно возвращали понятие «ведомственности» в язык передовых и репортажей. Однако теперь оно серьезно поменяло свое основное означаемое – выступило главной оппозицией городской власти, а ведомства заняли в публичном дискурсе место противников горсоветов и их политики восстановления и развития городов после войны.