Советский Кеннеди. Загадка по имени Дмитрий Шепилов - страница 3

Я, видимо, угадал. До сих пор не знаю, что сделал бы император, если бы я не высказал этой столь уместной и очевидной в такой ситуации просьбы. Но теперь плечи его опустились, он чуть вздохнул. Я понял, что прошел испытание.

Властитель повернулся к Гао Лиши, энергично кивнул, потом обратил ко мне свое умное лицо и поклонился чуть глубже. Согнулся в поклоне и я.

Только императоры умеют давать согласие на подобные авантюры так, что при желании всегда можно потом утверждать, что на самом деле никакого согласия и не было.

И только позже я вспомнил буквально искру, мелькнувшую в его глазах, когда он уже поворачивался и вставал, как бы в виде милости опираясь на руку евнуха.

Это был не тот человек, которого можно обмануть. Он сидел на троне уже 44 года. Он выиграл несколько войн и еще больше проиграл, он казнил минимум трех сыновей и пережил множество заговоров. Он все знал или чувствовал кожей. Он знал, кто я такой (а иначе – еще неизвестно, стал ли бы он говорить еще с одним человеком в ненавистном красном мундире). Он отлично понимал, что я всего лишь предлагал ему выбор – отдать единственную любимую женщину на убой заговорщикам и полностью унизиться в их глазах или отдать ее более молодому любовнику.

Это был очень плохой выбор. Но заговорщики не предлагали ему никакого выбора вообще.

И в любом случае мне не следовало встречаться с ним еще раз или даже оказываться близко.

Оставляя за собой аромат лимонной свежести, владыка рушащейся империи скрылся во тьме коридора».

Конец цитаты.

Я, конечно, никогда (точнее, в сознательном возрасте) не видел Дмитрия Шепилова – политика, человека, принимавшего тяжелые решения в сложных, почти невыносимых ситуациях. Угадал ли я? Был ли он жестким в тех ситуациях? Не знаю. Но все остальное – да, это хороший портрет, причем портрет Шепилова именно в 72 года, плюс-минус. Кроме маленькой седой бородки, конечно. Она-то уж точно принадлежала никак не Шепилову, а тому, о ком речь в романе. Императору, потерявшему империю.

Его звали Ли Лунцзи, в народе именовали Светлым императором, даты жизни – 685–762 годы нашей эры. В историю он вошел с посмертным титулом Сюань-цзун («Тайный предок»).

И – раз уж у нас тут книга об истории – в том же романе была еще одна сцена, которая сегодня, в этой книге, тоже оказывается очень уместной.

«– Он как-то говорил мне, что сам придумал такой титул для себя, осталось только, чтобы его волю принял будущий Верховный цензор… Такой красивый иероглиф: сверху крышка, а под ним – так, так и так (она сделала мгновенный росчерк пальцем по воздуху, будто молния бьет из облаков): Сюань-цзун.

– О, – сказал я, – и о нас будут говорить: они жили в эпоху императора Сюань-цзуна.

– Великую эпоху, – эхом отозвалась Ян. – Эпоху великих побед и страшных поражений, несравненных поэтов и музыкантов. Когда весь мир восхищался империей, а она распахивала объятия всему миру…»

А ведь похоже. Про эпоху похоже.

Вот тут – говоря об эпохе – мы возвращаемся к этому поразительному феномену, массовой демонстрации восхищения низвергнутым политиком; длилась эта демонстрация всю жизнь Шепилова от 1957 года, времени падения, до его смерти в 1995-м.

Я бы даже сказал, что его жизнь после 1957 года во многом интереснее и важнее для нас, чем до. Хотя бы потому, что об этой, второй жизни, жизни после катастрофы мало кто знает, а она чрезвычайно поучительна, в том числе для понимания нашей с вами истории.