– Отчасти, – ответила уклончиво, не желая сознаваться в истинных мотивах.
– То, что ты это сделала, на празднике, очень мне помогло и поддержало, спасибо тебе, но на будущее. Не стоит поддаваться на провокации и прогибаться, ведя себя так, как тебе не нравится, но нравится другим. Ты моя жена, и меня все в тебе и так устраивает, на остальных можешь не оглядываться.
Подскочила на кровати, забыв, что нахожусь лишь в тонкой мало что прикрывающей сорочке. Одеяло слетело, но мне не до того.
– Ни на кого я не оглядываюсь! Это месть!
– Месть? – брови Великана поднялись вверх, а вот взгляд опустился вниз.
– Да! Это в основном их главная, Эмили, травлю поднимает. Думает, что лучшая и вся такая правильная и совершенная. Я ее переиграю на ее же поле.
– Зачем такие трудности? Если хочешь, я удалю ее, и нескольких ее основных сподвижниц на время из резиденции. Это старый костяк, давно тут живущих женщин, которые, пока у меня не было жены, привыкли думать, что если они тут у власти, то значит, чуть ли не во всем мире главные среди шуманских жен. Вероятно, настало время остудить их пыл, а ты пока пообщаешься с теми, кто моложе, и не так ретив и матер в интригах, завоевав, если захочешь, у них авторитет.
– Не знаю, – я сдулась. И замерзнув, вновь неосознанно натянула одеяло до подбородка. – Мне нужно подумать.
– Думай, – в глазах Великана заметила смешинки. Шуман поднялся с кровати и сразу ушел в свою спальню.
Последующие дни я больше всего времени уделяла учебе. После праздника я заметила, что барьер сломан и мне не так уж трудно соблюдать все шуманские выверты этикета. Унизительно, конечно, но в некоторых наших странах есть не менее жуткие, на мой взгляд, традиции, и ничего, живут там люди, все соблюдают. Хотя в современном мире все это смотрится, на мой взгляд, глупо.
Эмили и ее соратниц просить выгонять не стала. Во-первых, соперника надо выбирать себе сильного, и заодно учиться его приемам. Я уже многое переняла у Эмили именно в ее манере поведения, жестах, то, как она общается с другими. Во-вторых, налаживать с кем-то из жен контакт мне не хочется, но придется, когда настанет пора занимать свою нишу.
Свою нишу. Даже смешно. Но что поделать, жизнь продолжается и можно либо запереться в четырех стенах, либо пробовать, хоть как-то вписаться, хотя до сих пор чувствую себя привидением, недоумершей. Все к чему-то стремятся, чего-то хотят, а мне в глубине души плевать. Пожалуй, по-настоящему живой я чувствую себя только, когда мчусь вместе со Злыднем по полям, тогда ко мне приходит это ощущение ничем не замутненного счастья. Но потом конь, устав, замедляет шаг, и я возвращаюсь к своему лишенному красок существованию.
Я стала внимательно присматриваться к шуманским женам, и теперь замечаю то, что раньше от меня ускользало. Конечно, синяков ни у кого благодаря регенерации не наблюдается, но вот мелко подрагивающие руки, грустные глаза, некоторую пугливость и подавленность можно заметить. Да уж не все так гладко, как видится со стороны, и не одной мне приходится тяжело. Кто знает, что происходит за дверями комнат, когда муж и жена остаются наедине? После увиденного на празднике я уже ничему не удивлюсь.
* * *
В один из дней в моем теле проснулась боль. Пока едва заметная, если не обращать внимания, то вполне терпимо. Но эту боль я узнала. Знала так же и то, что боль теперь день ото дня будет нарастать.
