Современная Галатея - страница 3

Сыновья Николая Алексеевича подружились с сыновьями испанки Асунсьон: вместе играли, делали уроки, бегали по двору, дрались с соседскими мальчишками и между собой. Если старших мальчиков не было рядом, младшие дрались друг с другом, но вскоре разбегались с плачем каждый к своей матери и жаловались им о полученных друг от друга тумаках. Несмотря на потасовки между мальчишками женщины жили дружно, хотя плохо понимали, что одна говорит другой. Если надо было обсудить что-то важное, вызывали Эрнесто, которого постепенно все стали называть Эрни. Ему, как и Велиору, было девять лет. А пятилетний крепыш Владилен или просто Владик был на год младше худенького «коротышки» Хулио. Эрни и Хулио вывезли из Испании в СССР на два года раньше приезда матери и Клариссы. Тогда Хулио ещё не было пяти, хотя его выдавали за пятилетнего. Эрни пошёл в первый класс и за два года научился бойко изъясняться по-русски. Так что, когда взрослые не понимали друг друга, на помощь вызывали Эрни. Мир и покой, царившие в квартире и на кухне, устраивали и Николая Алексеевича, и женщин.

Хотя и была одна крошечная деталь, чрезвычайно беспокоившая Николая Алексеевича. Как-то, ещё осенью, Катя сообщила Николаю Алексеевичу:

– У Асунсьон такой необыкновенно красивый комплект: красный шёлковый халатик с ночной сорочкой в тон. Такая красота! Она купила его в Париже. Ты же можешь купить мне что-то подобное в комиссионке.

– Делать мне больше нечего ― только бегать по комиссионным, тебе пеньюар искать!

– Ну, не ворчи, милый. Дай мне денег, я сама его себе куплю. Буду по вечерам ждать тебя в шёлковом халате, а по утрам в нём буду провожать тебя на работу.

Но Николай Алексеевич не сдавался. Денег не давал, объясняя, что их едва хватает на питание и на детей. Но через неделю, он неожиданно спросил:

– А как он выглядит, этот шёлковый пеньюар Асунсьон?

– Представь: цвет выдержанного красного вина, без пуговиц, запахивается и сверху на талии стянут завязывающимся пояском из той же ткани. Длина ― чуть выше колена.

– Ладно, подумаю. Может какую подработку найду.

Последнюю фразу он сказал больше для спокойствия Кати. Но описание этого предмета дамского гардероба подействовало на него возбуждающе. Он постоянно представлял себе Асунсьон в этом пеньюаре. Это стало его наваждением. Николай Алексеевич с осени почти не писал. Финансовые трудности не способствовали полёту его вдохновения. К тому же зима была холодной, расходов было много, а денег еле хватало на содержание семьи. Николай Алексеевич тратился только на самое необходимое и экономил каждую копейку, ездил на трамвае в Институт только в те дни, когда у него были занятия со студентами, не покупал новые краски и холсты. Но после рассказа Кати о пеньюаре Асунсьон его поведение начало меняться, что стало следствием его с каждым днём всё больше разыгрывавшегося воображения. Он начал ходить в свои выходные дни в Институт только для того, чтобы нарисовать изящную женскую фигуру в разных позах, но всегда в халатике с завязанным на талии пояском: сидящую на стуле с перекрещёнными ногами, на диване, лёжа на боку, в кресле, откинувшись на спинку, у окна спиной к художнику, на персидском ковре, сидя на пятках, перед окном лицом к художнику, лёжа на кровати, у шкафа, стоящую перед зеркалом. При этом черт лица невозможно было разобрать. Через две недели таких этюдов он начал рисовать с каждый днём всё более глубокий вырез на халатике, наконец однажды даже решился изобразить, как та же самая женская фигурка начинает развязывать поясок на халатике. Его с каждым днём становившиеся всё более безудержными сексуальные фантазии находили выход в их с Катей ночах за занавеской, при этом возрастали не только шумовые эффекты, вырывавшиеся из пространства, огороженного занавеской, и достигавшие ушей тех, кто спал в их комнате и в комнатах по соседству, но и частота повторений страстных ночей. Катю, похоже, радовала такая активность супруга, хотя она не понимала её причину.