Оран, держа за волосы, тащит меня в сторону подвала. Голова пульсирует теперь не только от боли, но и от ужаса. Ногами и руками пытаюсь за что-то взяться, чтобы остановить его.
– Пожалуйста, не надо… – молюсь я, и мой голос больше похож на скулеж.
Но он не слушает меня и дотаскивает до двери в подвал. Открыв ее, Оран пинает меня под ребра, и я кубарем качусь по лестнице. Чувствую, как ребра и колени бьются о холодный бетон. Едва восстанавливаю дыхание и отползаю в угол. Оран не спеша спускается ко мне и насвистывает свою любимую песню. Я уже давно выучила ее наизусть и знаю, что будет дальше.
В такие моменты я жалела, что Оран не бьет меня по голове. Попадание бутылкой было исключением. Я помнила все. Каждый удар, каждое грязное слово и каждый толчок. Оран забирал часть моей души, и я не знаю, осталось ли у меня что-то кроме ненависти к нему, к самой себе и страха.
– Аврора? – голос Гидеона выводит меня из транса.
Поднимаю на него взгляд и вздрагиваю, на мгновенье увидев в нем Орана. Нет, глаза карие, а не зеленые. Волосы темно-каштановые, а не рыжие. Гидеон не Оран. Оран мертв. Сжимаю ладони в кулаки, впиваюсь ногтями в кожу до боли.
– Ты в порядке? – спрашивает Гидеон. – Ты бледная. Особенно на фоне своего пончо.
Ерзаю на стуле, до сих пор ощущая, будто я не здесь, а в доме Орана.
– Да, прости, я задумалась, – бормочу я. – Можешь повторить, что ты сказал?
Гидеон недоверчиво смотрит на меня, словно я вот-вот свалюсь в обморок. Отодвинув тарелку в сторону, он протягивает мне какую-то бумагу. Это оказывается плакат предвыборной кампании. На фоне американского флага и Уиллис-тауэра изображен Гидеон в темно-синем костюме. Он выглядит безукоризненно.
«Как принц,» – почему-то хочется сказать. Удивленно смотрю на Гидеона.
– Да, я баллотируюсь в мэры Чикаго, – напряженно говорит он. – На моей стороне полиция, работники городских электростанций и водопроводной сети, профсоюз учителей и еще несколько ключевых фигур города, но мне нужны и простые люди.
Обняв себя, откидываюсь на спинку стула. На самом деле, брак действительно может помочь Гидеону. Я подвернулась ему очень вовремя. К тому же, поддержка русского синдиката тоже поможет Гидеону с кампанией. Черт, на языке появляется ощущение того, что мною воспользовались. Понимаю, что изначально это я – или вернее мои родители? – воспользовалась им, но все же где-то очень глубоко внутри я забыла, что он выполняет ответную услугу, и представляла, что Гидеон мой союзник, возможно, даже потенциальный… друг?
Нет, Аврора, он не может быть твоим другом.
– Не понимаю, чем я могу помочь, – прочистив горло, бормочу я. – Я в политике ничего не понимаю. Я же женщина, к делам меня никто не подпускал.
Владимир имеет связи с сенаторами, некоторые даже посещали наш дом, но на время их визитов я всегда находилась в своей комнате. Я же женщина.
– Какая разница: женщина ты или мужчина? Мне нужно мнение не человека, связанного с мафией, а человека, который понимает, за что любят Чикаго, – объясняет Гидеон, закатив глаза. – Я должен понять, как могу завоевать любовь горожан?
Он откидывается на спинку стула, повторяя мое движение. Гидеон наклоняет голову вбок, рассматривая меня. Его взгляд напомнил о том, как Росс изучал меня на свадьбе. Да, они точно братья. Гидеон перенял эту черту у старшего брата. Мне становится не по себе, но я пытаюсь не обращать внимания на это и подумать, как помочь Гидеону.
