Дюжина солдат без лишних слов провожает нас с мамой на второй этаж в библиотеку, нередко служившую переговорной комнатой. Именно здесь был заключен договор о нашем с Ораном браке, когда мне было тринадцать лет. Сотни фолиантов скрывают тайники с оружием, деньгами и компроматом. Ежедневно комната проверяется на жучки, чтобы федералы или кто-то из наших врагов не подслушали то, чего им знать не положено. На мое удивление мы находим отца, вполне здорового, разговаривающего с Владимиром. Как только мы с мамой заходим, вся охрана покидает библиотеку, и мы остаемся вчетвером.
Отец за последние полгода заметно постарел. Не знаю, было ли дело в моем замужестве или в чем-то другом. Папа в пятьдесят лет сохраняет хорошую физическую форму, но у глаз и на лбу появились глубокие полосы морщин, а когда-то темные волосы окончательно стали серебристыми. Он и Владимир одеты в черные костюмы-тройки с черными рубашками и галстуками. Они встают, приветствуя нас. Владимир стал совсем худым, щеки глубоко впали, а тело похоже на скелет. Со временем он стал оправдывать свое прозвище – Кощей. Пахан первым подходит ко мне и трижды целует меня в щеки.
– Здравствуй, дитя, – здоровается он на русском языке. Дома иностранные языки под запретом, считается, что мы должны помнить, откуда пришли.
Владимира окружает аура власти, и я смиренно опускаю взгляд. На самом деле, он мой крестный отец, но не могу сказать, что я не боюсь его. Как минимум, это было бы глупо. Страх – то, на чем держится власть. Но Владимир не безрассудно жесток, он разумен и справедлив настолько, насколько возможно.
Мама присаживается рядом с отцом, а я занимаю место напротив. Это не семейное собрание. Мне кажется, что сейчас меня поведут на плаху. Лица всех троих напряжены, и я чувствую, как по спине стекает струйка пота. Сжав ладони в кулаки, жду, кто объявит приговор.
– Аврора, – начинает отец, – мы связались с нашим человеком из ирландцев, и…
Его голос надламывается, а мама вдруг всхлипывает. Их проявление чувств при нашем пахане застает меня врасплох, от удивления мои глаза расширяются. В глазах мамы скапливаются слезы, но она быстро их смахивает. Владимир по-дружески сжимает плечи моих родителей и подается вперед.
– Дорогая, боюсь, новости неутешительны, – медленно, давая мне время на осознание, произносит он. – Мать Орана убедила всех, что ты причастна к убийству мужа. Мы знаем, что это не так, но защитить тебя от их ярости не в наших силах. Если она наступят, то начнется война. Мы не можем просто забрать тебя, как бы мне ни было противно это признавать.
Комок желчи подкатывает к горлу. Этого я и боялась. Меня продали годы назад, и вернуться я не смогу. Хочу кричать, молить Владимира, который говорил, что любит меня как родную дочь, чтобы он пощадил меня и позволил остаться, но я продолжаю молчать. Крик ничего мне не даст, только ухудшит мое положение. Они вышвырнут меня на улицу или просто отдадут Коналу.
– Но твоя мать кое-что придумала, и мы уже обо всем договорились, – вдруг встревает отец. В его глазах читается надежда, и я ухватываюсь за нее. – Этот договор спасет тебя, Аврора.
Сглотнув ком, вставший поперек горла, тихо спрашиваю:
– Что мне придется сделать?
Все трое переглядываются, и Владимир решает озвучить решение, которое, по их мнению, спасет меня:
– Ты выйдешь замуж еще раз.
О Боже мой, только не Конал, прошу… Бог, если ты меня слышишь, пощади, не отдавай меня ему!
