– Вот тебе двадцать лет, Лаура, – голос Матвея сливается с шумом Карибского прибоя. – Потом тебе десять лет. А сейчас ты в утробе матери.
Его голос исчез. Я оказалась в какой-то комнате. За окном плескалось море. Оно было огромным, нервным и очень шумным. По комнате двигалась, пританцовывая, женщина. Худощавая, миниатюрная, с длинными каштановыми волосами, она что-то тихо напевала. Мелодия показалась мне знакомой. Незнакомка приблизилась ко мне, не замечая. Она стояла ко мне спиной. Я протянула руку и положила ей на плечо. Она медленно обернулась, и я увидела, что ей лет двадцать с небольшим, а еще, что она глубоко беременна. Большой живот смотрелся очень странно на ее худеньком теле. Месяцев восемь, не меньше. А то и все девять.
– Ты пришла, – прошептала женщина, радостно улыбаясь.
Я оглянулась. Может быть, в комнате есть кто-то еще? Как-то не так я представляла себе погружение в океан памяти. Мне казалось, что незнакомка не должна меня видеть. Как в кино, когда призрак смотрит из какой-то темной щели, как люди занимаются своими делами. Я для нее призрак. Меня нет в ее настоящем. Это просто мое воображение.
Окно распахнулось. Ветер ворвался в комнату. Брызги океана оросили мое лицо. Ветер был злым и колючим, хотя за окном было жаркое лето и неизменные пальмы. Да, это была Куба. Я бы ее ни с чем не перепутала. Мое детство прошло там до пяти лет. Когда я родилась, маме разрешили жить с папой в кампусе для женатых. Потом мы вернулись домой в Москву. И все, я что помню – это жара, пальмы, шум моря и особый запах кубинского воздуха, насыщенного переспелыми фруктами и специями. А также тяжелым и мокрым ароматом сейбы – дерева-бутылочки, символа Кубы. Оно собирает в бутылочный ствол воду, поэтому у него тяжелый, слегка прелый аромат мокрой древесины.
Внезапная тревога исказила лицо женщины. Она вдруг громко запела по- английски. И я, наконец, узнала эту мелодию: плач Дидоны из оперы «Дидона и Эней». Не люблю оперу в принципе. Но эту арию часто слушал папа. Женщина выводила чистым и высоким голосом:
Remember me, remember me, but ah
forget my fate.
Помни меня! Помни меня, но... о,
забудь про мою печальную участь.[1]
Внезапно в стекло врезался огромный камень. И стекло взорвалось осколками. Они брызнули вниз, а в комнату ворвалась моя мама. Она была такой молодой, что я даже не помню ее в этом возрасте. Беременная незнакомка побледнела и замолчала. Внезапно бросилась ко мне, толкнула в грудь обеими руками и закричала:
– Уходи! Тебе здесь не место!
– Лаура, возвращайся! – донесся издалека голос Матвея.
– Уходи! Ну же! – женщина еще раз толкнула меня что было сил.
Я врезалась спиной в стену и… пришла в себя на кушетке в кабинете Матвея.
[1] Эту арию лучше слушать в современной обработке. Ее можно найти на ютубе, если в строке поиска написать по-русски: Энни Леннокс, плач Дидоны. Или по-английски: Annie Lennox - Dido’s Lament
3. 3 глава. Ударный кавалер
Я пришла в себя на удобной изогнутой кушетке. В ушах еще звучали барабаны, хотя в кабинете было тихо.
– Что ты увидела, Лаура? Расскажи всё до мельчайших подробностей. Постарайся ничего не упустить. Именно в деталях иногда и содержатся ответы. Смотри в объектив, – он показал на камеру, установленную на высоком штативе напротив кушетки.
Задыхаясь от волнения, я ему всё рассказала.
– Кто эта женщина, Матвей? И при чем здесь моя мать?
