Оре подошёл к нему. Старик поднял на него пустые глазницы.
– Скажи, сынок, из каких времён вы родом? Ну, хоть в двух словах! Как там с правдой? Со справедливостью? С истиной?
Оре подумал пару секунд и ответил:
– Это те времена, где джинсовую одежду стирают бережной стиркой.
– Сюрреали-и-и-изм-м-м! – задрожал голос старика.
Старик закрыл пустые глаза и смолк. Друзья вышли из пыльного бара.
Небо на глазах меняло цвет с жемчужно-голубого до свинцово-синего.
Тучи вспучивались и свисали гроздьями, как перезрелый виноград, вот-вот готовый излиться на головы.
Загромыхало так, что казалось, будто тысячи коней бьют копытами и сверкают металлическими поводьями за серыми вратами туч.
Плотина из облаков была готова прорваться. И вдруг путники увидали гигантскую тучу где-то у горизонта, стоявшую прямо на земле – будто бы небо проваливалось в яму водопадом из чёрных облаков. Друзья замерли.
– Это здоровенный смерч притаился перед охотой?
– Не шевелитесь!
– Тс-с!!
Оре раздвинул шайку своими ручищами и вышел вперёд.
– Я пойду первым.
Юм, Дюм и Олуи змейкой зашагали за ним, иногда осторожно выглядывая из-за широких боков Оре.
Спустя пару часов туча, стоявшая на земле, стала ясно различима на фоне небесных грозовых облаков. Подойдя ещё ближе, путники остановились и поняли: никакая это не туча. Это лес. Серый бетонный лес.
Из чёрной земли росли громадные серые кубы и параллелепипеды, устремлённые в грозовое небо или лежащие на боку. Казалось, боги только что убежали готовить грозу и оставили на земле свой разбросанный бетонный конструктор, в который не доиграли.
В лесу друзьям преградила дорогу целая армия кентавров.
Все они были страшные до чёртиков и похожие на банду подъеденных трупов, выехавших прямо из земли своих могил. Ведь вместо ног и копыт у них были колёса и обломки мотоциклов.
Оре рассмотрел самого старого и матёрого, стоящего впереди всех – прямо перед его носом.
Его кожаные брюки, куртка, сиденье и гнилая кожа раненой спины – всё срослось между собой в извилистый сэндвич. Из жилета торчали выломанные рёбра и кусок позвоночника. Этот тёртый вожак был единственным, у кого голова осталась целой. Головы же остальных трупов были то наполовину вмятые, то наполовину срезанные; лохмотья косынок и липкие кровавые патлы спутались и запеклись с ошмётками извилин.
Руки у многих бедняг были целиком обглоданы, а кости переломаны, как щепки. Куски кожи на руках вожака – те, на которых уцелели фрагменты тату, – были приклеены лимфой прямо к костям и остаткам мяса. Только на костяшках и держались перчатки да браслеты – оплавленные, спаянные и закисшие на ржавом руле. У вожака и ноги были целы – по крайней мере, они казались такими в чёрных толстых сапогах. По левую руку от него стоял слепой кентавр, зеркальные очки которого растрескались и врезались ему в веки. А голени слепого сварились и запеклись прямо на глушителе.
Кому-то жилы и пальцы ступней намотало на цепи. Слипшиеся от крови седые волосы и бороды свисали и опутывали сырые тела, как грязная пыльная паутина. Путников встречали Души Разбившихся.
– Как тебя зовут, малый? – прохрипел вожак.
– Оре.
– Меня зовут Серивер. Серивер Грехов. А это мои ребята, вернее сказать, их отбивные.
Серивер вытащил из-за спины и протянул Оре чугунный молот размером с собственную уцелевшую голову.
– Бери! Он отлит из местных туч! Тебе он понадобится, малыш!
