Созвездие синего слона - страница 49

На следующий день Федя с трудом высидел четыре урока в школе, а с пятого убежал в больницу. Сегодня Федя был бодр и сосредоточен, несмотря на то, что не спал почти всю ночь. Стоило ему закрыть глаза, как появлялась Анна Ивановна в синем шарфе и пела песню про чудесный мир голосом Армстронга и покатывалась со смеху.

Весь растрёпанный и запыхавшийся, Федя бежал в больницу. Влетев в двери, он ощупал голову и понял, что где-то потерял шапку. С досадой он оглянулся на улицу, но шапки на дороге не оказалось. Федя махнул рукой и подошёл к гардеробу, чтобы сдать куртку. Так он обычно не делал, оставляя вещи в кабинете отца. Но сегодня Федя не хотел подниматься в его кабинет.

В этот день в больнице было тихо. В середине коридора одиноко разговаривали две молодые медсестры. Их голоса и вульгарный смех, который они пытались сдерживать, эхом прокатывались по пустому пространству помещения. Федя сделал глубокий вдох, пригладил волосы на голове, утёр шарфом раскрасневшееся лицо и спокойным быстрым шагом направился к лестнице в другой конец коридора. Одна из медсестёр с алыми губами посмотрела на прошедшего мимо Федю лисьим взглядом и что-то сказала подруге. Федя ничего не заметил, он был серьёзен и решительно шёл в реанимацию, представляя, как смело отодвигает одной рукой вставшего на пути отца, а другой рукой помидорогубую медсестру. Но сегодня ему никто не воспрепятствовал. Без всякого труда Федя прошёл к брату.

Кровать Ромы стояла возле окна, из которого падал холодный бледный свет серого неба. При дневном освещении Рома выглядел ещё более синюшно-серым. Федя снова ужаснулся представшей картине изувеченного брата и пару секунд не решался подойди. Потом заметил около постели странную голубую табуретку, у которой одна нога оказалась короче остальных. Он молча подошёл и сел на неё. Рома лежал сегодня на правом боку, лицом к окну. Руки в неестественной для живого человека позе переплелись рядом с туловищем. Не прошло и пяти минут, как в реанимацию заявился Владимир Семёнович. Он подошёл к кровати Ромы солдатским шагом и сурово взглянул на Федю. В дверях показалась любопытные лица прихвостней отца. Более грустный, чем обычно Владимир Семёнович прервал безмолвную беседу сыновей и велел Феде идти выполнять свою обычную работу.

– За ним есть кому присмотреть. – сказал он. – Не сиди здесь. Так ему не поможешь.

Федя, не привыкший спорить с отцом, молча встал и вышел из палаты. Однако же не пошел работать, а спрятался на лестнице в заброшенном крыле и просидел там несколько часов. Он залез на самый верхний этаж под потолок и уселся на верхнюю ступеньку. Это крыло было необитаемо, поэтому не отапливалось, и оттого здесь было чуть теплее, чем на улице. Справа на стене находилось окно с сегментарными квадратными стеклами, какие встречаются в спортивных залах школ. Уже слегка темнеющее небо слабо просматривалось мутным отголоском света сквозь толстые стекла окна. Федя бывал в этом месте всего раза три. Спертый воздух из-за отсутствующей вентиляции делали это место не привлекательным. Здесь, как и на пожарной лестнице стояла пепельница с окурками. Радом с ней сегодня лежала, забытая или оставленная кем-то специально, пачка женских сигарет. Федя взял ее в руки, внимательно изучил, пытаясь представить себе их обладательницу, и в его воображении, почему-то возникла симпатичная молодая медсестра, одна из тех, которых он видел сегодня в пустом коридоре. Федя достал одну сигарету, вытащил из кармана зажигалку и прикурил. Помещение наполнилось плотным дымом. Вдруг что-то сверкнуло за окном, и, спустя насколько секунд, раздался раскатистый гром. В помещении заметно потемнело, и в клубах сигаретного дыма Федя увидел, как будто бы, белый силуэт. Ему показалось, что это Мирцам стоит перед ним, и Федю мгновенно бросило в жар от этой мысли, и так стало больно где-то внутри, где теперь, по словам Ильи, у него сидела крыса, будто в него воткнули нож. Но еще прежде, чем облако дыма расползлось, Федя понял, что здесь никого кроме него нет. За окном послышался усиливающийся шелест дождя. «Что это было?» усмехнулся Федя «Что со мной?» и ему стало стыдно, что мысли о ком-то сейчас занимают его больше, чем трагедия, случившаяся с его братом. Федю начало трясти от холода, который теперь стал сырым и мерзким. С улицы просачивался запах сырого бетона и земли. Сигареты показались Феде гадкими, но он все равно решил докурить, что бы хоть немного согреться. Он сидел и смотрел в одну точку, перед собой, погрузившись мысленно в омут тоски. Две вещи мучили его, сливаясь в одну тяжелую ноющую боль, и обе эти муки были неотвратимы. Одна из этих вещей, касательно Ромы, вызывала упадок, другая – душевный подъем.