Однако ощущение, которое Марина ловила в себе сейчас, не было ни приятным, ни хотя бы нейтральным. Тягостным оно было, и совершенно непонятно, почему.
Эта тягостность была такой необъяснимой и несуразной, что Марина не могла избавиться от размышлений о ней и когда уже закончила прием, и когда вышла на улицу к разъездной машине, которая возила терапевтов на визиты. Хорошо, что сегодняшний водитель, Сережа, был не из говорливых. И первый визит у нее сегодня был в Тушино, дорога давала время для размышлений, хоть и ненужных, но неотвязных. А почему эти размышления не оставляют ее? Марина не знала.
Пока ползли в пробке по Волоколамскому шоссе, начался дождь. Как раз такой, какие бывают не осенью, когда дожди становятся однообразными и привычными, но на излете лета – в каждом еще чувствуется новизна печали.
И догадка о том, почему не оставляют ее мысли о неожиданном сегодняшнем пациенте, оказалась такой же печальной…
Не в нем было дело, совсем не в нем! А в его лице – серебряный шрам придавал ему то самое выражение, которое всегда привлекало Марину в мужчинах, притягивало как магнит. Почему так, ну вот почему? Она обычный, вполне рациональный человек, и не скажешь ведь, чтобы своей рациональностью тяготилась. Совсем наоборот, любая дисгармония в быту сразу же вызывает желание как-нибудь ее исправить. Развесить и разложить разбросанную одежду, вымыть грязные полы и посуду… И это не маниакальное стремление человека, у которого царит внутри такой хаос, что он стремится привести внешний мир к безжизненной правильности, а потребность спокойная, почти не замечаемая. Нет-нет, не тяготит ее ровное течение жизни, и бездны не манят. Но изменчивость, но нервный трепет, который она распознает в мужчинах мгновенно, и сегодня снова, и даже на мертвенном лице… Может, это всего лишь тяга к тому, что тебе обратно? Давным-давно объясненное психологами притяжение к противоположному? Именно так, притяжением к противоположному, мама назвала когда-то Маринину первую любовь, а мама ведь проницательна и точна в оценках…
А в общем, как ни называй, заканчивается это всегда разочарованием, и самое малое, если разочарованием. И зачем тогда вложено в нее стремление к тому, что приносит одно лишь горе?
Что Толя умеет все, Марина убедилась в первую же неделю, которую провела у него в Мамонтовке.
Его дом преображался на глазах.
– Ты в самом деле майор погранвойск? – смеясь спросила она, выйдя однажды утром на крыльцо. – Как ты умудрился такое построить? А я ничего и не слышала даже!
Крыльцо-то как раз и преобразилось, притом непонятно когда. Вчера до темноты сидели вдвоем на шатких ступеньках, которые раскачивались от их поцелуев, будто уцелевшие после кораблекрушения обломки. Спать легли поздней ночью, да и разве спать… Перед самым рассветом только уснули.
А утром Марина вышла из дому и обнаружила, что стоит на совершенно новом крыльце – деревянном, свежем, бело-золотистом, с резным козырьком и с крепкими до звона ступеньками.
– Я-то майор, – широко улыбаясь, ответил Толя. – Просто спишь ты крепко.
Он стоял у крыльца и любовался плодами труда своего и Марининым изумленным лицом. Потом засмеялся и объяснил:
– У меня все готовое в сарае лежало. Ступеньки, козырек, перила. Утром по-быстрому собрал. Никаких чудес.
Точно так же – быстро, ладно – он конопатил стены, прокладывая между бревнами пеньковые косички.
