«Спартак» – наше всё. Откровения кумира красно-белых - страница 34

Мне тогда, конечно, выгодно было верить Артему. На носу маячила Лига чемпионов, и я, даже в глубине души сомневаясь тому, что можно обойтись без операции, не стал возражать против консервативного лечения. Сейчас я точно знаю, что если у человека повреждена передняя крестообразная связка, пускай хоть миллиметровый надрыв, необходимо тут же ложиться под нож. Меня же мучили. Кололи уколы, делали многочисленные процедуры. Наши Гиппократы в один голос меня убеждали: «Молодец! Ударными темпами на поправку идешь!» Я был жутко собой доволен. И вот наконец-то накануне матча с «Локомотивом» эскулапы дали добро. Я, конечно, чувствовал, что с коленом далеко не все в порядке, – я ведь даже не бил этой ногой по мячу, однако куда деваться: надо играть. На разминке меня не покидало ощущение дискомфорта, кое-как разогрелся в квадрате. Постарался вообще забыть о ноге и сосредоточиться на футболе. На первых минутах перестраховывался, однако игра захватила. И вот в середине первого тайма бросился в отбор на Володю Маминова, думая только о том, как завладеть мячом. И вдруг опять опорная нога вылетела из сустава. Словно отделилась от меня. А вместо нее вернулась страшная боль. Помню только звездочки в глазах. Такие маленькие, летают по кругу. И кроме них больше ничего не вижу. Подошел Олег Иваныч, похлопал меня по плечу: «Крепись!»

В тот день мы отмечали день рождения Парфеши, после игры всей командой поехали в ресторан. Я был вместе со всеми: вытянул ногу, укутал ее льдом. Старался улыбаться, поскольку совсем не хотелось портить праздник одному из своих лучших друзей. Продержался пару часов и «отпросился» домой, где пробыл безвылазно пять суток в ожидании германской визы. Ко мне то и дело приезжали телевизионщики и фотографы: очень журналистам было прикольно поснимать хромающего Титова.

Пфайффер меня ждал: «Я же говорил этому Артему!» Сейчас анализирую те события и прихожу к выводу: уже тогда Катулину надо было оторвать голову. Для него изначально было очевидно, что меня надо оперировать, но он настроил Орджоникидзе и Балакирева скрыть правду. Они фактически нарушили клятву Гиппократа, а из меня просто сделали дурака. Никто, в том числе и руководители, не думали о моем здоровье, всем было важно, чтобы любой ценой я выступил в Лиге. Если бы я тогда разобрался во всем, я бы ни за что Артему больше не доверился и не было бы той годичной дисквалификации из-за допинга. Получилось, что этот человек отобрал у меня в сумме полтора года футбола.

До Германии я добрался только на десятый день после разрыва связки. В колене скопилась жидкость, которая мешала поставить точный диагноз. Предварительно мне сказали, что у меня повреждены передняя крестообразная и боковая связки и, скорее всего, задняя крестообразная. А это уже «смертный приговор»! Я думал: «Елки зеленые, неужели отыгрался?!» Последние сутки перед операцией мне тяжело дались. Всю свою карьеру в уме прокрутил, а когда наркоз после операции отошел – увидел лицо улыбающегося доктора: «Еще долго играть будешь». Это были одни из самых приятных слов, которые я когда-либо слышал!

Безумно не терпелось начать передвигаться самостоятельно, но дней восемь Пфайффер запрещал мне проявлять подобную активность. И вот настал торжественный момент, мне позволили убрать костыли. И когда я без них прошел метров двадцать, то понял, что операция была сделана идеально и теперь мое футбольное воскрешение зависит только от меня самого.