Безмолвно наблюдаю за обычной жизнью с высоты пятого этажа, борясь с ощущением, что меня не было здесь целую вечность.
– Вечность…
Еще вчера на дворе стоял июль, а теперь… Холодная осень. Сумасшествие! Неужели, можно взять и выпасть из реальности на несколько месяцев?
Возникшая мысль побуждает к решительным действиям.
Нужно осмотреть комнату.
Тщательно изучаю каждый уголок, меряю шагами пространство. Мебель стоит на привычных местах. Но что-то изменилось!
Здесь безупречный порядок! Кровать аккуратно заправлена. Чистый компьютерный стол кажется непривычным. Его всегда заполняли исписанные тетради, отпечатанные листы, книги, альбомы, карандаши и всякие милые безделушки, которые теперь скучно расставлены по местам. И никаких оставленных то тут, то там вещей, сопровождающих каждый мой день. Комната стала другой, в ней больше нет жизни. Эта мысль задевает за живое.
– Значит, не сон, – огорченно произношу, принимая жестокую действительность.
Ощущение реальности снова играет со мной, стирает грани.
Кто я? Человек, призрак, неприкаянная душа, сэйфин… Неважно!
Раз выпал шанс оказаться здесь, я должна сделать одно – увидеть маму.
Замираю, набираюсь решимости и выскальзываю в коридор, пройдя сквозь закрытую дверь непривычным способом. А все потому, что ухватить дверную ручку не удается.
Ощущение не из приятных, когда призрачное тело пропускает через себя чужеродную субстанцию. Но другого выхода нет.
Преодолев все преграды на пути, оказываюсь в маминой спальне.
Здесь ничего не изменилось. Вскользь осматриваю привычный интерьер и останавливаюсь на широкой двуспальной кровати, слишком большой для хрупкой женской фигуры, свернувшейся калачиком.
Мама спит поверх стеганого покрывала. Тоненький халат не спасает от сквозняков.
Первое, что хочется сделать – укрыть, уберечь ее от холода.
Подхожу ближе и пытаюсь отогнуть край покрывала, но он остается на прежнем месте. Теперь я не властна над предметами в этом мире. Но так хочу оградить любимого человека от малейшей опасности, будь то обычная простуда.
– Бедная мамочка, – шепчу с горечью и внимательно вглядываюсь в знакомый облик, такой родной, но изменившийся.
Переживания и невзгоды не проходят бесследно. Она похудела, лицо осунулось, черты заострились. Под глазами черные круги, подчеркивающие бледность кожи.
Нежно касаюсь ее высокого лба, хочу убрать упавшие пряди поседевших волос.
Снова ничего не выходит.
Расстроенно вздыхаю и пытаюсь сдержать подкатывающие слезы. Я так хочу почувствовать ее тепло, но не судьба.
Ложусь рядом с мамой, обнимаю ее за плечи, стремясь согреть силой дочерней любви. На мгновение чудится, что озябшая женщина перестает сжиматься от озноба и благодарно расслабляется в моих объятиях. В порыве нежности глажу ее волосы, рисую пальчиками черты, запоминая каждую линию профиля.
– Я люблю тебя, мамочка, – еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться.
– И я тебя, родная. – Грустная неосознанная улыбка скользит по губам родительницы. А потом она перекатывается на другой бок, отворачиваясь к стенке.
В моем израненном сердце растет черная дыра, которая затягивает в бездонную пропасть печали и боли.
Я не хотела плакать и терять драгоценные минуты, но эмоции рвутся наружу. Не могу их сдержать.
Глаза закрывает пелена и наполняет их свечением.
Провожу ладонями по щекам, ожидая почувствовать влагу, но вместо этого стряхиваю с ресниц твердые сверкающие кристаллы и роняю их на цветастую наволочку.
