Спасибо, что ты меня бросил. #откровения телевизионщицы - страница 31

По вечерам я делилась с Кирой:

– Моя ревность порой похожа на болезнь, я будто пытаюсь поглотить его целиком. Одержимость – это, наверное, наиболее подходящее слово, описывающее чувство, которое меня разъедает. Все психологи в один голос советуют в таких случаях быть одержимой собой. Как бы повернуться и бежать в противоположную сторону от объекта. И вот тут главная загвоздка… В состоянии одержимости бежать от объекта любви равносильно суициду. Как же это так? Вы что! Я должна следить / наблюдать / быть рядом и контролировать, чтобы не вырвался… Помню, как-то в Турции мы играли в волейбол с девушкой-аниматором. Она не была красавицей, она просто хорошо играла в волейбол, в отличие от меня… Так я чуть не убила ее мячом. Я обиделась на него, когда он перешел в другую команду и стал играть на одном поле с ней. На ОДНОМ ПОЛЕ!!! Я плакала в туалете, когда он выбирал машину, и продавщица машин с розовыми прядями в блондинистых волосах, сказала, что «черный цвет ей больше нравится». И когда он тоже выбрал черный, я возненавидела этот цвет. Я даже пыталась уговорить его на серебряный, потому что она говорила, что ей металлик не нравится. «Какого ху… дожника мы должны слушать, какие цвета тебе нравятся, розовые патлы?!» – возмущалась я про себя. Я натянула улыбку и что-то притворно сказала, начиная со слова «ми-и-илый». А когда он отошел, я ей намекнула, что мы давно уже вместе, и вообще, возможно, у нас скоро будет тройня, выразительно посмотрев на свой раздутый после еды живот, – я закатила глаза. – Короче, внутри у меня трындец.

Этот страх так и не прошел. Просто находясь отдельно от Антона, мне немного легче. Если он меня предаст, то мне будет уже не так больно.

Психолог Александр выдвинул теорию, что я боюсь его потерять, как маленькая девочка боится потерять маму. Что если он уйдет, то я останусь снова одна и не буду знать, что с этим делать. Поэтому постоянно контролирую это «ускользание» или хотя бы стараюсь к нему подготовиться. Но это похоже на напряжение, в котором находится спортсмен перед стартовой чертой. Он готов, ждет выстрела, который сигнализирует начало забега, но никто не спускает курок.

Возникает состояние перманентного напряжения без возможности получить разрядку. Вечная пауза перед стартом выматывает, иногда заставляет выть. От напряжения сводит скулы, тело каменеет, и в голове одна мысль, звучащая на повторе: «Пожалуйста, выстрели! Выстрели! Я больше так не могу!».

Белье постиралось, я его развесила, собрала вещи, которые забыла в прошлый раз, прихватила терку, мерный стаканчик, весы и спустилась в машину.

У дома меня ждала Инна. Мы пошли прогуляться. Повисла пауза. Я перебирала, как в картотеке, темы, которые можем обсудить. Но ни одна не казалась достойной.

Она нарушила молчание первой:

– Ты стала очень холодной в последнее время. Я не знаю, как себя с тобой вести.

Эти слова мне часто произносила мама, когда я переставала быть ее веселой дочкой. Я начала оправдываться:

– Просто сейчас чувствую, что закрылась и не готова обсуждать, что у меня внутри.

История наших отношений с Инной уходит далеко в прошлое. Именно тогда, на втором курсе университета, когда я переживала очередную душевную драму, она помогала мне выкарабкаться из депрессии, потом я ей – и так много раз. Наши отношения стали очень глубокими, лишенными каких-либо тайн. Они базировались на помощи друг другу. Проблема состояла в том, что мы не умели разговаривать, если у каждой из нас наступал штиль, и волны больше не трепали суденышко, а радовали глаз милыми барашками. В такие моменты отчего-то исчезала глубина, разговоры становились поверхностными. Мы пытались обсуждать косметику, книги, фильмы, но раз от раза появлялось ощущение фальшивости и попытки склеить то, что не приклеивается друг к другу. Появлялся страх, что наши отношения возможны лишь в периоды турбулентности, а они становились короче и менее интенсивными с каждым месяцем психотерапии. Теперь мы придумывали проблемы, чтобы сохранить отношения, которые дороги.