– Цырен сказал, – он уже окончательно успокоился и попытался проанализировать все произошедшее, – душа испугалась и улетела! Я свою душу испугал, а его, Арчегова… Она сама испугалась. Далее… Ну, во-первых, насчет того, что душа моя улетела, или как там еще. Видимо, от моих всех душевных метаний ослабли связи с астральным телом. Иного объяснения я не вижу! Арчегов, скотина, тоже, видимо, допился до чертей, прости Господи, и его астральное тело само уже решило податься налево.
Константин ощутил прежнее внутреннее напряжение, знакомое ему по моментам, когда он принимал единственно верное решение. Это было сродни задержке дыхания в момент прицеливания. Вбитые намертво рефлексы делали свое дело, не давая психике сорваться в истерику и ненужную сейчас рефлексию.
– Во-вторых, моя душа, ладно уж, будем говорить прямо, или как там еще называются все эти астральные, ментальные и тому подобные лабуды, не вдаваясь в подробности, разделилась с телом, – он потер лоб. – Так вот, душа отлетела и улетела туда, где были мои мысли. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, где они были. Были они как раз тут! Ведь я даже в т о т момент думал не о том, что сказал мне Цырен, а об Арчегове! Не лично о нем самом, конечно, а об окружающей его обстановке. Вот, блин, я же глядел на рельсы и представлял себе, как по ним из туннеля накатывает бронепоезд!
Он закурил:
– В-третьих, тут, в девятнадцатом году, еще один маялся. Душа, используемая в основном как собеседник-собутыльник, подалась в странствия, а тело, как говорится, простаивало. Получается, моя душа притянулась в его тело, а мое тело притянуло его душу. Моя душа не могла дольше находиться в умирающем теле, а его выхолощенная душа, по сути, не способна была к жизни… Подобное притягивается к подобному? Более того, моя душа не отпускала умереть мое тело, так как слишком хотел жить я сам… А его тело не пускало его же душу, жило, так сказать в режиме ожидания подходящей души! Ни черта себе! И вот мое тело, соединившись с его душой, обрело покой? – Ермаков был несколько ошарашен не столько своими догадками, сколько следовавшими из них выводами. – Фу-у! Полагаю, то, что я испытал при перемещении, другого слова и не придумаешь, было или инфарктом или инсультом, как минимум, а то и оба сразу! А то как меня сейчас тряхануло… Это, технически говоря, остатки его души отходили. Надеюсь, все отошли, а то еще на людях скрючит… Кстати, о людях! Пора мне заканчивать с этой лирикой! От того, как и почему все произошло, легче мне уже не будет. Судя по тому, что там мне уже некуда возвращаться, жить и, возможно, умирать по-настоящему придется мне здесь! Посему, чистить сапоги мы начнем с вечера, а утром будем надевать на свежую голову!
Не откладывая в долгий ящик, Ермаков расправил смятые в руке бумаги. Самой стоящей из них оказался послужной список Арчегова. Желая ознакомиться со своей новой биографией, он стал внимательно вчитываться, чтобы не упустить мельчайшие подробности.
Можно было не опасаться мелких проколов, по крайней мере сейчас. Окружающие их спишут на пьянку. Но в основном он должен узнать все, и не только о себе любимом, но и обо всем.
В понятие «обо всем» входило очень многое – и окружающая обстановка, и окружающие люди, офицеры дивизиона в первую очередь, и даже банальная стоимость булки хлеба в лавке.
Слава богу, об этом всем он прочитал много в свое время (далась ему эта глупая присказка, теперь «своим» нужно уже другое время величать). По сути, эта его одержимость и сыграла с ним злую шутку, забросив его туда, о чем он бредил последние месяцы той, прежней его жизни.
