Спецоперация «Крым 2014» - страница 31

Кравчук ответил: «Ну и пусть бегут… Зато останутся только патриоты Украины».

Следом на Касатонова навалился зам Кравчука – Иван Плющ. Он тоже стал говорить без обиняков, попер напролом:

– Не усложняйте ситуацию, адмирал! Мы с Ельциным проблемы уладим, все будет в порядке, флот отойдет Украине, а вы останетесь при прежней должности… Как там моряки говорят? «Лучше прийти на уходящий корабль на полчаса раньше, чем опоздать на пять минут»…

– Вы что же, предлагаете мне изменить Родине и присяге? – отбивал атаки Касатонов, – и видел, как засверкала злоба в глазах собеседников после этих его слов.

Встреча та окончилась ничем.

В тот период, писал Кручинин, «ситуация на флоте выглядела странно, туманно, неопределенно». Александр Иванович по своим штабным обязанностям сам почти каждый день отправлял в Главный штаб ВМФ, в Минобороны и Генштаб секретные телеграммы Касатонова, в которых адмирал просил дать ему четкие директивы насчет того, какой линии придерживаться командованию флота под бешеным напором властей Украины.

Но из Москвы вместо четких приказов поступали лишь общие, «резиновые» указания – держитесь, не сдавайтесь, действуйте по обстоятельствам.

Касатонов несколько раз звонил в Кремль, просил соединить его с президентом, но командующего к Ельцину не допускали. А тем временем Кравчук потребовал, чтобы 3 января 1992-го Черноморский флот присягнул Украине.

Не дождавшись указаний из Москвы, Касатонов на свой страх и риск 4 января объявил флот российским и в интервью украинской газете заявил, что флот, как и прежде, будет подчиняться только министру обороны РФ и Главкому ВМФ. И добавил, что черноморцы обязуются уважать законы государства, на территории которого находятся, готовы сотрудничать с министерством обороны Украины. Но – без принятия присяги незалежной.

Москва по-прежнему молчала. Никто не давал Касатонову разрешений на подобные заявления. Он взял ответственность на себя. Тот его поступок был похож на опасное самовольство, которое могло стоить командующему должности. Некоторые иностранные газеты на следующий день писали об «адмиральском мятеже и бунте против Кремля». А Касатонову шли сотни телеграмм из России, в которых люди поддерживали его решение.

А из Кремля – никакой реакции…

«Такой политический туман для флота иногда страшнее самого сильного шторма», – так сказал Касатонов на совещании в штабе флота. Кручинин крепко запомнил эти его слова.

9 января 1992 года адмирала Касатонова вызвали на заседание Верховной Рады Украины. Группа офицеров штаба флота, с которой командующий направлялся утром в Киев, всю ночь готовила его выступление. Накануне Игорь Владимирович сам писал и много раз правил свой же текст, но и в 2 часа ночи окончательный вариант не устроил его.

Прибыв рано утром на службу, адмирал еще раз внимательно перечитал «генеральный» вариант своего выступления в Раде, сделал несколько поправок и во главе своей офицерской штабной команды отправился на аэродром Бельбек. Но и в самолете еще что-то дописывал.

Капитан I ранга Кручинин (он был в составе делегации) принес тогда Касатонову справку о национальном составе флота. И пока адмирал читал ее, Александр Иванович заметил, что в тексте выступления командующего красным фломастером было подчеркнуты несколько строк, напротив которых стояли три жирных восклицательных знака: «Требование принимать присягу чужого государства считаю преступным. Черноморский флот сохранит статус-кво до выработки политического решения на уровне президентов двух стран – России и Украины».