Глуховатый, с хрипотцой голос звучал из приемника. Слышимость была отличная. Финский военачальник подробно рассказывал о ходе боев, о смелости его подчиненных, о низком воинском мастерстве русских, о новой тактике действий, которую он лично изобрел. Сииласвуо называл эту тактику как-то странно. «Мотти, мотти», – повторял он. Поначалу Сергей не мог взять в толк, что за «мотти». Но это было важно. Война не окончена, надо знать, чего нового придумал противник.
«Мотти» по-фински не что иное, как заготовка дров. В ее основе, как известно, два действия: отрезать и колоть. Нечто подобное финны и проделали с частями 44-й дивизии – разрезали их на части и уничтожали.
Полковник Сииласвуо с упоением рассказывал: «Паника окруженных все росла, у противника больше не было совместных и организованных действий, каждый пытался действовать самостоятельно, чтобы спасти свою жизнь. Лес был полон бегущими людьми. Бойцы бросали не только пушки и пулеметы, но и винтовки. Многие красноармейцы погибли, застигнутые бураном. В полдень 7-го числа противник начал сдаваться, в основном это были раненые. Голодные и замерзшие люди выходили из землянок.
Мы захватили немыслимо большое количество военных материалов, о которых наши части не могли мечтать даже во сне. Досталось нам все вполне исправное, пушки были новые, еще блестели… Трофеи составили 40 полевых и 29 противотанковых пушек, 27 танков, 6 бронеавтомобилей, 20 тракторов, 160 грузовых автомобилей, 32 полевые кухни, 600 лошадей».
Финский военачальник говорил не торопясь, словно смакуя каждое слово. Сергей успел записать все выступление. Перечитав его еще раз, Баталин подумал, что вряд ли оно понравится товарищу Мехлису. Впрочем, Лев Захарович в этой ситуации человек не посторонний, он является членом Военного совета армии. Так что пусть наслаждается речью финского военачальника.
…В последующие три дня переводчик Баталин занимался тем же, слушал противника, записывал, переводил и представлял отчеты Мехлису. Иногда помогал связистам. Начальник связи даже предложил остаться на время войны на узле в качестве инженера. Но Сергей сослался на то, что у него есть целевое назначение в особую лыжную бригаду, и он должен явиться туда. Пользуясь добрым отношением к нему майора, попросил помочь дозвониться до отдела кадров штаба армии, соединить его с интендантом Шкурко.
Кадровик был нежданно рад услышать Сергея.
– Ты жив, Баталин?
– Наполовину…
– Не понял, ранен, что ли? – заволновался интендант.
– Нет-нет, все в порядке, – поспешил он успокоить кадровика.
– Ну, добро. Я дам команду, на тебя оформят документы, и вперед к Хаджи. Волновался за тебя, академик, переживал… Случись чего, пришлось бы объясняться, каким ветром тебя занесло в сорок четвертую. Я-то считал все будет чики-пики, по-быстрому, а оно вон как обернулось.
Вечером Баталина вызвали в отделение кадров дивизии. Сказали, что получили команду, завтра к вечеру утрясут все вопросы, оформят документы, а утром ему приказано убыть к новому месту службы.
В первой половине дня 11 января Сергей побывал в вещевой, в продовольственной службе, получил аттестаты, паек в дорогу, забежал проститься к начальнику связи, с которым они в последние дни подружились.
Посидели, попили чайку, и тут застала их команда: «Строиться!» Зачем, почему, никто не знал. Роты были выведены на окраину деревни, в поле. Подразделения построились в каре. Начальник связи и Баталин стояли на правом фланге среди штабных командиров, интендантов, инженеров.
