Раннее утро. Еще нет и семи часов. Стою на конечной остановке шестого троллейбуса. Людей почти нет. Как в песне поется: «Ты да я, да мы с тобой…» Рядом подпрыгивает на одной ноге сухонький старичок в фуражке и теплых для августа осенних бурочках. «Чудак-человек», – подумала я.
– Я Петрович-весельчак, человек-чудак, – словно угадывая мои мысли, напевает старичок. – А вы картошку уже выкопали? – без всяких переходов и церемоний спрашивает меня Петрович.
– Пока нет, – отвечаю ему, как старому знакомому.
– А у меня картошечка – загляденье! Между картофельными кустами большое расстояние выдержано, еще и удобрял, – продолжает старичок, – а сейчас поехал в гараж рассыпать картофель, пусть сохнет. Не могу без дела сидеть.
Петрович заскакал на другой ноге. И только подошедший двенадцатый автобус отвлек его от упражнений. Петрович заскочил в него, на прощание помахав рукой. «Чудак-человек», – снова подумалось мне.
Прошло два дня. Снова еду на работу. Шестой троллейбус набит до отказа. Рядом со мной сидит молодая женщина с ребенком. Ребенок канючит. Перед нами восседает мощного телосложения тетка с завязанным как у гоголевской Солохи платком. На рябом лице от троллейбусной жары выступили капельки пота. Здоровый румянец играет на щеках. В троллейбус, словно молодой петушок, заскакивает мой старый знакомый – Петрович. Он меня, конечно, не узнает и начинает скалить зубы с каждым встречным.
Вот и сейчас, не успев толком оглядеться, подбирается к молодой женщине с ребенком и начинает хорошо поставленным голосом читать наизусть стихотворение Андрея Дементьева о женщине. Молодуха в недоумении смотрит на него, и даже ребенок перестает канючить. Курганская Солоха, вытерев ладонью пот, всем туловищем разворачивается к нему и заговаривает:
