Освободившись от ослабления телесных сил, которое мешало созерцанию и размышлению, Гаутама углубился мыслями в рассуждение о том, где искать спасения, освобождения от страдания. И постепенно понял он, что сущность преграды к спасению в существовании и в неведении, в дурных помыслах, дурных словах, дурных делах. И беспокойство в нем стало сменяться спокойствием, ведение победило неведение, и наступило для него прозрение: «Неразрушимо отныне мое освобождение, это мое последнее перерождение, нет для меня иного существования». И стал он тогда просветленным – Буддой…[3]
– Отчего ты молчишь, Друкчен?
– Я слушаю вас, госпожа. Ваш рассказ проникает прямо в мое сердце.
– Твой голос дрожит, Друкчен.
– Это оттого, что я плачу, госпожа.
– Отчего же ты плачешь?
– Эта история… Она так прекрасна, а я так несовершенен. Во мне много грехов и страстей. У меня плохая карма.
– Но ты же знаешь, что можешь избежать законов кармы и достичь просветления.
– Как?
– Идти путем отшельника и Будды.
– Разве такой великий грешник, как я, может стать отшельником?
– Конечно, Друкчен.
– И вы отпустите меня, чтобы я смог ступить на этот путь? Я ведь ваш слуга, госпожа. А еще у меня есть маленький сын.
– У тебя есть сын?
– Да, госпожа, мой отросток греховной плоти.
– Сколько ему лет?
– Минуло два года, госпожа. Он еще совсем маленький.
– И тем не менее ты оставил его, чтобы служить мне. На чьем он попечении?
– Моей дальней родственницы, госпожа.
– Нельзя доверять родственникам собственную плоть. А где же его мать?
– Умерла, госпожа.
– Тем лучше. Друкчен, когда ты выздоровеешь и перед тем, как станешь на путь бодхисатв, ты должен выполнить мое поручение.
– Да, госпожа.
– Ты вернешься в земной мир и привезешь оттуда к нам, сюда в Шамбалу, своего сына. После чего можешь идти в отшельники. А о сыне твоем позабочусь я и мой будущий супруг.
– Вы безмерно добры, госпожа. Но что, если сын мой за все это время умер?
– Тогда мы поскорбим о нем. А теперь отдыхай, Друкчен. Я покину тебя до завтра.
Друкчен остался один. Из головы у него не шел рассказ о Будде, разговор об отшельничестве и о сыне.
Он долго лежал, бодрствуя, но наконец его сморило. И ему приснился удивительный сон.
Друкчену приснилось, что он совершенно здоров, кожа его чиста от язв, струпьев и ожогов. Он стоит обнаженный посреди роскошных палат, и тут в палаты входят прекрасные девы со свитками тканей в руках. Друкчен краснеет и прикрывается, но девицы не смущены.
– О господин, нам велено одеть вас, – говорит самая красивая из них.
Девицы одевают Друкчена в роскошные одежды из шелка, кисеи и парчи. Друкчен даже чувствует, как жесткий парчовый ворот натирает ему шею.
Девицы подводят Друкчена к огромному бронзовому зеркалу, вделанному в стену:
– Взгляните на себя, господин, вы настоящий царевич!
И Друкчен понимает, что отныне он – Сиддхартха Гаутама, великий просветленный. Он воспринимает это со спокойствием и хочет кликнуть своего возничего, чтобы ехать осматривать сады, но тут появляется бог.
Это хитрый и лукавый бог Мара-искуситель. Он язвительно хохочет, и глаза его сверкают усмешкой.
– Что, Гаутама, – говорит он, – недолгим оказалось твое отшельничество. Вот ты снова во дворце и предаешься неге.
– Я пришел за своим сыном, – говорит Друкчен – Гаутама.
– Ты же хотел его увидеть, когда станешь Буддой, – смеется Мара-искуситель.
– Я стал Буддой, неужели ты не заметил этого, Мара?
