Другой на месте Джейсона перестал бы приводить девушек домой.
Джейсон просто перестал встречаться с девушками.
* * *
Следующим утром, когда я проснулся, в доме было пусто.
На кухонном столе лежала записка: Джейс уехал за продуктами для барбекю. «Буду к обеду или позже». Часы показывали 9:30. Ну и разоспался же я; должно быть, сказалась томная атмосфера летних каникул.
Казалось, ее генерировал сам дом. Вчерашняя гроза прошла, и приятный утренний ветерок играл ситцевыми занавесками. Солнечный свет подчеркивал все щербинки и царапины на кухонных столешницах. Я не спеша съел завтрак у окна, глядя, как облака величавыми шхунами уплывают за горизонт.
В начале одиннадцатого в дверь позвонили, и я на секунду растерялся – вдруг это Диана? Вдруг решила приехать с утра пораньше? – но оказалось, явился «ландшафтник Майк» в бандане и футболке с отрезанными рукавами. Он предупредил, что собирается стричь траву, не хочет никого будить, но косилка – не самая тихая штука, так что если сейчас неудобно, он может заглянуть во второй половине дня. Нет-нет, вполне удобно, сказал я, и через несколько минут он разъезжал по периметру на стареньком зеленом «джоне дире», портившем воздух бензиновой вонью. Еще не до конца проснувшись, я задумался, как эти садовые работы выглядят в масштабах Вселенной. С космической точки зрения Земля почти застыла. Эти травинки проросли сквозь века, меняясь размеренно, неторопливо и величаво, под стать звездам. Майк – явление природы, рожденное пару миллиардов лет назад, – срезает их с безграничным и неумолимым терпением. Едва тронутые законом всемирного тяготения, скошенные травинки столетиями падают на плодородную землю, где обитают черви, древние, как Мафусаил, а тем временем где-то во Вселенной, быть может, расцветают и приходят в упадок целые империи.
Конечно, Джейсон прав: в такое трудно поверить. Даже нет, не «поверить», ведь человек способен поверить во что угодно, а принять как фундаментальную истину мироздания. Я сидел на веранде, подальше от рокочущего «дира», дышал прохладным воздухом и подставлял лицо ласковому солнцу, хотя прекрасно знал, что этот фильтрованный свет исходит от Спина, взбесившейся звездной карусели, где за секунду транжирятся целые столетия.
Быть такого не может. Но так оно и есть.
Я снова вспомнил медицинскую школу и занятие по анатомии, о котором рассказывал Джейсону. На нем была и Кэндис Бун – та самая девушка, которую я чуть не позвал замуж. Во время вскрытия она держала себя в руках, но после семинара ее прорвало. Человеческое тело, говорила она, – это сосуд для любви, ненависти, мужества, трусости, души… а не набор скользких красно-синих невообразимостей. Да, конечно. С нами так нельзя – нельзя вести в суровое будущее, как на убой.
Но так уж устроен мир, и с ним не поторгуешься. Именно это я и ответил Кэндис.
Она назвала меня бездушным. Но это, пожалуй, были самые мудрые слова, что я когда-либо произносил.
* * *
Утро шло своим чередом. Майк подровнял траву и уехал. В воздухе повисла влажная тишина. Через какое-то время я спохватился и позвонил маме в Вирджинию, где погода, по ее словам, была похуже, чем в Массачусетсе: небо по-прежнему затянуто тучами после вчерашней грозы; ветер свалил несколько деревьев и повредил линии электропередач. Я сказал, что без приключений добрался до летнего домика И Ди. Мать спросила, как поживает Джейсон, хотя, наверное, видела его во время одного из последних визитов в Казенный дом.
