И вот он появился.
Жюдит пристально смотрела на него, не шевелясь, и у нее перехватило дыхание. Он оказался гораздо ниже ростом, чем на фотографиях. И намного ниже той высокой дамы, что стояла сейчас с ним рядом. У него было интересное костистое лицо с мясистыми губами и резко очерченным носом. Блестящие черные глаза, словно сделанные из слюды, подчеркивали необычную бледность этого лица. Лица фавна, лица сатира. «Голова демона», – подумала Жюдит. И ничто в этой странной внешности не указывало на настроение ее обладателя. «При посторонних он словно надевает защитную маску…» Определить его возраст на взгляд было трудно, хотя она и знала, что ему сорок шесть лет.
– Здравствуйте, – сказал Делакруа.
Голос мягкий, с легким носовым призвуком, какой-то двуполый. Как и лицо, он ни в коей мере не отражал ни настроение, ни состояние этого странного человека. А вот глаза, когда он разглядывал ее, вспыхивали каким-то невероятным черным светом. Жюдит никогда не видела таких глаз. Огромные угольно-черные радужки, казалось, не имели зрачков, и это было так необычно, что она спросила себя, не носит ли он линзы.
– Здравствуйте, месье Делакруа, – сказала она. – Мое имя Жюдит Талландье. Мы договорились встретиться сегодня утром…
Он продолжал пристально ее разглядывать, не соглашаясь и не возражая. Между тем его кожистые веки, похожие на веки какого-то насекомого, моргнули, и Жюдит ощутила, как под кожей у нее прокатилась волна электрического тока.
– Я писала вам, – продолжила она. – Я изучаю эстетику кинематографа на факультете кинематографии в Университете Жана Жореса в Тулузе, припоминаете? И сейчас пишу диссертацию на тему: «Показать Зло: жестокость и трансцендентность в фильмах… э-э… Морбюса Делакруа». И еще я одна из ваших больших почитательниц.
«Браво, – промелькнуло у нее в голове, – этой последней фразой ты разрушила доверие к себе, моя красавица. “Я одна из ваших больших почитательниц…” Гениально!»
– Эстетика кинематографа? – встрепенулся он после секунды бесконечной паузы. – Показать зло? Вот уж, простите, самое абсурдное из всего, что я слышал за последнее время… Да, я помню нашу переписку. Но совершенно не помню, чтобы приглашал вас к себе… Наверное, это была галлюцинация.
Жюдит почувствовала, как весь ее кураж исчезает, словно вода, вытекающая сквозь дырку в днище бочки. Несколько секунд ей было слышно только сумасшедшее биение собственного сердца, словно жрец вуду[6] колотил в свой там-там.
– Я… – начала она.
– Ваш любимый фильм? – перебил ее Делакруа ледяным тоном.
Застигнутая врасплох, она заколебалась:
– Э-э… «Чудовище».
Его взгляд стал жестким.
– Я не прошу вас называть мой фильм! – грубо одернул он. – Ваш любимый фильм вообще, любого жанра.
У нее снова перехватило дыхание. Жюдит уже собралась ответить, что пересмотрела сотни фильмов, и ей трудно выбрать из них один, но она вдруг поняла, что такой ответ ему не понравится.
Думай!
И тут она вспомнила, что в одном из своих интервью, когда Делакруа еще их давал, он назвал два любимых фильма: «Заводной апельсин» и «Жажда».
– «Заводной апельсин», – тихо сказала Жюдит.
– Еще! – потребовал он.
Она догадалась, что это ловушка. «Он вовсе не ждет от меня, чтобы я погладила его по шерстке». В том же самом интервью Делакруа заявил, что терпеть не может Феллини. Жюдит еще подумала тогда: «Какой же любитель кино может ненавидеть Феллини?»
