– Я не понимаю… – схитрила я.
– Значит, мама вам так ничего и не рассказала? – вздохнул он.
– А что она должна была рассказать?
– Возможно, она и права, – задумчиво изрек дядька, совершенно меня не слушая. – Но я обещал выполнить его волю, я дал слово умирающему и обязан его сдержать. – Тут он вновь взял мою руку и заявил: – Вы носите отчество и фамилию человека, который никогда не был вашим отцом. Да, он был мужем вашей мамы, но брак этот не принес ей счастья. По-настоящему она любила только вашего отца, Кацмана Натана Леонидовича, моего дорогого друга.
Я запечалилась еще больше и, кашлянув, спросила:
– Он умер? – И не смогла скрыть вздоха облегчения, когда услышала:
– Два месяца назад. Он дал мне ваш адрес, телефон и велел рассказать все при личной встрече. Я приехал в Москву навестить родственников и поспешил сразу к вам…
– Спасибо большое, – сказала я, не зная, как поскорее выпроводить его. – Фотографию можно оставить?
– Да, конечно. Ваш отец был прекрасным человеком…
Далее последовал рассказ о моем отце. Если честно, было даже интересно. Оказывается, Натан Леонидович был превосходным гинекологом и эмигрировал в Израиль пятнадцать лет назад. У него была семья, и у моей мамы тоже, это не позволило им связать свои судьбы, но сердца их стучали в унисон. Словом, это был роман, который заслуживал экранизации.
Я все-таки настояла, и мы выпили чаю. Борис Моисеевич еще немного рассказал о папе и потянулся к свертку.
– Умирая, ваш отец просил меня передать вот это.
Он развернул плотную бумагу и водрузил на стол подсвечник; ничего более уродливого мне видеть не приходилось: металлический штырь, вокруг которого обвилась змея, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся крылатой, к тому же с когтистыми лапами (они украшали основание подсвечника) и зубастой пастью (она торчала как раз на том месте, где надлежало быть свече).
– Это семейная реликвия, – сообщил Борис Моисеевич, глядя на железного монстра. – Ей больше ста лет, потребовалось специальное разрешение на вывоз…
– Спасибо. А папа не сказал, что с ним делать? – спросила я и покраснела, сообразив, что не то должна была ответить любящая дочь.
– Натан считал, что это должно быть у вас.
– Огромное вам спасибо, – закивала я, косясь за окно и прикидывая, где устроить дорогого гостя. Выставлять его за дверь на ночь глядя как-то неловко, раз он из самого Израиля приехал. К счастью, Борис Моисеевич взглянул на часы и заторопился:
– У меня электричка через час, вы не могли бы вызвать мне такси?
Это я сделала с большим удовольствием и, еще раз двадцать поблагодарив его, наконец-то простилась с ним.
– Нам надо помолиться за твоего папу, – заявила Марья, как только за гостем закрылась дверь.
– Ты подслушивала?
– Конечно. А если бы он вдруг набросился на тебя?
– И что бы ты сделала? – язвительно спросила я.
– Ну… огрела бы его папиным подсвечником.
– О господи, иди молись, только оставь меня в покое.
– Ты расстроилась? – принялась канючить Марья. – Твой папа сейчас на небесах, смотрит на нас и радуется.
– Чему, интересно?
– Не злись. Давай помолимся и вместе поплачем. А завтра в церковь сходим. Я о тебе сегодня всю ночь думала…
– Ты лучше о себе подумай, где ты собираешься жить в ближайшее время.
– Я тебя понимаю, только-только появился папа и сразу умер… А я все удивлялась, чего это имя у тебя такое чудное. Наверное, его папа придумал.
– Замолчи, – возвысила я голос.
