Поздно ночью в Сакмарские ворота города Оренбурга настойчиво постучали. Казак Мефодий Судаков нахлобучил на голову шапку, зажёг факел и вышел из караулки. Прежде чем отворить ворота, он посмотрел в окошечко.
– Кого бесы принесли на ночь глядючи?
– Свои, отворяй, – отозвался снаружи знакомый голос.
– Ковригин? Ты? – крикнул из осторожности Мефодий.
– Донской я, атаман сакмарский, – послышался ответ. – Со мною казаки из городка нашего!
Ворота со скрипом отворились, и Судаков, подняв над головой факел, изумился при виде казаков, которых насчитывалось чуть меньше сотни сабель.
– Мефодий, – обратился к Судакову атаман, остановив коня, – сообщи кому положано, что сакмарцы прибыли.
– Здрав будь, Данила! – улыбнулся казак, признав атамана. – Ждём вас. Ждём! Покуда, до утра, вам здесь велено перебиться. Пожрите, передохните, а спозаранку прямиком к губернатору пожалуйте. Он сам вам место постоя определит.
Казаки спешились, привязали коней и принялись располагаться тут же у ворот, на соломе, которую выдёргивали пучками из небольшого стожка.
Недалеко от ворот горел большой костёр; над ним, на цепях были подвешены котлы, от которых вкусно пахло похлёбкой.
Казаки поужинали и расположились ко сну.
Атаман Донской лежал на подстилке и смотрел в небо. Ему не спалось. Тени, которые передвигались взад и вперёд, свидетельствовали, что караул несёт службу добросовестно. Изредка, среди ночи, открывались ворота, и каждый раз из города в разные стороны уносились по одному-два всадника. «Это гонцы, – вяло подумал Донской, засыпая. – Это…»
– Ваше высокопревосходительство, приглашённые на совещание офицеры ожидают вашего позволения! – доложил адъютант, вытянувшись перед губернатором.
– Подождут, не сломаются, – угрюмо ответил Иван Андреевич и брезгливо отшвырнул от себя письмо хана Нурали. – Вот негодяй! Вот скотина! – воскликнул он, вытирая кончики холёных пальцев носовым платком.
– Кто, хан? – осмелился спросить адъютант и тут же пожалел о своей несдержанности.
Но кипевший от гнева губернатор даже не заметил оплошности офицера.
– Какой к чёрту хан! – вспылил выведенный из себя Иван Андреевич и яростно замахал руками. – Этот Вильгельмьян Пугатшофф, штоб ему сдохнуть, совсем выпрыгнул из рамок! Подумать только, он написал этому идиоту Нурали письмо, в котором потребовал сына в заложники и сто кайсаков вспомогательного войска! И этот дурак Нурали отписал мне своё письмецо. Ладно ума на то хватило! Вот, почитай…
Губернатор сложил перед собой на столе руки и указал мизинцем адъютанту на письмо.
Тот, косясь на взвинченного до предела Ивана Андреевича, взял письмо и прочёл: «Мы, люди, живущие в степях, не знаем, кто сей разъезжающий по берегу: обманщик ли или настоящий государь? Посланный от нас воротился, объявив, что того разведать не мог и что борода у того человека чёрная».
И ещё хан в письме требовал от губернатора возвращения аманатов, отогнанного скота, выдачи бежавших из орды рабов и возвращения дочери Ании.
Адъютант отложил письмо и посмотрел на задумчивое лицо губернатора.
– Как прикажете ответить, ваше превосходительство? – осторожно полюбопытствовал он.
– Садись за стол, бери бумагу и пиши, – распорядился Иван Андреевич, указав на перо и чернильницу на своём столе.
Когда адьютант, исполнив приказ, вопросительно посмотрел на него, губернатор встрепенулся:
– Кончина императора Петра Фёдоровича Третьего известна всему свету! Я сам видел государя в гробу и целовал его мёртвую руку. В случае побега самозванца в киргизские степи настоятельно прошу выдать его правительству! За это получите великую благодарность императрицы и её безграничную милость.
