Детям внушали не только гордость за родную страну, но и многие истины, долженствующие определить их поведение в советском социуме. Пропаганда начиналась в детском саду. Воспитатель задавал детям стандартный набор вопросов, и они должны были отвечать.
– Кто знает, – спрашивала Марь Иванна, – почему советский флаг красного цвета?
Ответ на этот вопрос я знал, меня просветила прабабушка, в славном прошлом – революционерка с маузером (я видел фото), и потянул руку.
– Так, Степа…
Я встал, и, задыхаясь от волнения, выпалил:
– Потому что красного цвета кровь рабочих и крестьян!
Марь Иванна была искренне удивлена, но и горда одновременно.
– Молодец, Степа, абсолютно правильно, – сказала она…
В другой раз Марь Иванна напротив – отругала меня. Причем, очень несправедливо. Пренебрежение к хлебу считалось чем-то вроде тяжкого преступления против нравственности – наследие голодного времени. Один из моих согруппников, Дима, оказался настоящей «белогвардейской сволочью». Во всяком случае, именно так я его и назвал. Он не только бросил хлеб на пол, но и оклеветал меня.
– Это Степка хлеб бросил, – сказал он без зазрения совести, – я видел.
– Ах, ты, белогвардейская сволочь! – вскричал я, возмущенный до глубины души, и кинулся на подлого врага с кулаками…
Марь Иванна мой порыв не оценила, схватила меня за ухо и отвела в угол. Там я стоял полчаса, глотая слезы – это было первое несправедливое наказание в моей жизни. И отличный жизненный урок. Лжецу за его поступок ничего не было. Меня же, пытавшегося восстановить истину, воспитательница и слушать не хотела. Я осознал, что, хотя врать нехорошо, подлый человек может уйти от ответственности. А значит, если надеяться не на кого, справедливость могу восстановить только я.
На прогулке я так удачно подставил подлому Диме подножку, что он упал – и расквасил нос. Зареванный, Дима побежал жаловаться воспитательнице. А я – следом за ним. Обогнал его, и первым закричал: «Марь Иванна, я нечаянно, он сам на меня наткнулся».
– Будьте осторожнее, – сказала Марь Иванна. И Дима, мгновенно прекратив рыдать, выпучил на нее пуговицы хитрых глазок. Затем перевел пораженный взгляд на меня. Сам он привык врать и изворачиваться. Но никак не ожидал такого коварства от других…
В меня настолько вколотили почтение к хлебу, что я по сию пору не могу выбросить оставшиеся от батона куски. Они тщательно режутся и сушатся. Поэтому у меня дома всегда полно соленых сухариков… Помню, я испытал настоящий шок, когда внезапно обнаружил во дворике возле дома полбуханки черного. Ее кто-то бросил птицам. Этот «враг народа» вскоре появился. Он был приличного вида, в очках, с портфелем в руке.
– Ты чего, мальчик? – спросил он меня. – Пусть птички поедят.
Я к тому времени отнял хлеб у пернатых и стоял, не зная, что предпринять.
– Это вы… – выдавил я. – Вы им дали?
– Я, – сказал очкарик, пожал плечами. – А что?
– Люди проливали пот, – сказал я, – работали сутками, чтобы собрать пшеницу. Умирали на полях. А вы… – Я осекся, потому что испугался. А вдруг этот «враг народа», для которого труд тысяч советских людей ничего не значит, захочет меня убить – потому что я знаю, что он сделал?
Осознав опасность своего положения, я прижал к себе хлеб и стремглав кинулся прочь. Погони не последовало.
Исклеванные птицами полбуханки я принес домой и положил на кухонный стол.
– Это что такое? – спросила вечером мама, когда пришла с работы.
