Бабушка любила меня настолько, что почти отстранила маму от воспитания. Она сама мыла меня, сама рассказывала сказки, сама водила в детский сад… И самое раннее детство у меня связано с осязанием бабушки, с ее добрым, необыкновенно красивым и родным лицом в обрамлении белокурых волос.
Из родильного дома меня привезли в большую четырехкомнатную квартиру в центре Москвы, где жила большая семья: мой вскоре умерший героический прадед, прошедший две войны, прабабушка с не менее богатой биографией, бабушка – университетский профессор-энтомолог, дедушка – большой начальник, и мама, тогда еще студентка вуза. Хотя с отцом они к тому времени поженились, проживали мои родители пока отдельно. Впрочем, мама постоянно где-то отсутствовала, и видел я ее нечасто.
Те, кто рано заводит детей, обычно беспечны. Моему младшему брату через много лет напротив выпала на долю сверхопека. К тому времени мама многое прошла, переосмыслила, и ребенок для нее уже не был чем-то вроде неожиданно появившейся живой куклы – она чувствовала ответственность за нового человечка. Впрочем, сверхопека не всегда хороша: чаще всего она порождает бездельников, которые и в зрелом возрасте готовы сидеть на родительской шее, и не представляют себе другого способа существования.
В квартире был длинный-предлинный коридор, казавшийся бесконечным. Я носился по нему с волками, разговаривал с ними, играл. А потом гонял на четырехколесном велосипеде. Уже в одиночестве. Волки, к тому времени, постепенно растворились, не ушли совсем, а погрузились в какое-то иное измерение, чтобы оттуда наблюдать за мной – уже слишком взрослым, чтобы общаться с ними…
Однажды в Штатах, в период бурной депрессии, я допился до такого состояния, что увидел странных черных собак, круживших неподалеку. И швырнул в них пустой бутылкой из-под виски в бумажном пакете. И она вдруг пролетела сквозь них. «Фак!» – выкрикнул я, и порядком испугался. Утром я с трудом припомнил этот эпизод, сопоставил факты, и пришел к выводу, что это мои детские фантомы. Волки явились, должно быть, чтобы меня поддержать в тяжелый жизненный период. Впрочем, в мистику я не верю, так что сразу же отбросил эти домыслы. Поскольку стоит только поверить в подобные вещи, и быстро ум за разум заедет. А я слишком ценю свой ясный рациональный интеллект…
Утром я обычно бежал по коридору в комнату дедушки и бабушки – и запрыгивал к ним на кровать. Дедушка был строгим, очень мужественным, но при этом любил пошутить и посмеяться. Мне запомнилось, что он обожал розыгрыши. И веселые застолья с друзьями – их всегда было в избытке. Первые представления о том, каким должен быть мужчина, я получил не от отца, а от деда. Крепкая порода. Мускулистые руки. Поджарая сухая фигура. Впалые щеки на скуластом лице. Добрые веселые глаза. И седые усы. Дед всегда первый тост говорил за свою любимую супругу – бабушку он обожал сверх всякой меры. Почти каждый день дед приносил мне солдатиков. И демонстрировал один и тот же фокус. Ладонь разжимается. Вот она пустая. И вдруг, как по волшебству, в ней появляется солдатик. Детские воспоминания ненадежны – понятия не имею, как дед проделывал этот фокус, ведь фокусником он не был. Но в моей памяти все сохранилось именно таким образом – запечатленным в ней навсегда волшебством.
Дом, где я жил после рождения, был огромным, и заключал в себя широченный двор, где можно было гулять. Крошечным, я выходил с бабушкой. Когда стал постарше, один. Из окна детям кричали: «Степа, домой! Марина, домой! Миша, домой!» И дети откликались неизменно: «Мам, еще полчасика!» «Никакого полчасика, домой я сказала!» Времяпровождение во дворе оказывалось настолько увлекательным, что возвращаться никогда не хотелось. Дети удивительно изобретательны, когда речь идет об играх.
