– Дай мне вернуться! – выпалил он. Голос слезливо дрогнул. – Я не хочу в эту… Изнанку.
Новицкий по-птичьи дёрнул головой и с деланым изумлением воззрился на Вадима.
– Мы туда и не едем. Мы едем из Изнанки. Изнанка – это твой жалкий, привычный мирок. Мир маленьких вещей. Люди облюбовали его, как блохи – собачью шкуру. Настоящий мир – там!
Он театральным жестом указал на окно.
– Подлинный мир! – проревел Новицкий. – Смотри!..
…Вадим очнулся от ставшего знакомым протяжного металлического стона. «Четвёрка» содрогалась в конвульсиях. Сомнений не было – грохот подбирался и уже не стихал. В надвигающемся рёве тонули вопли, звуки рвущейся ткани… а может, плоти? Худючая девица слева сгорбилась, вдавила скрытое капюшоном лицо в планшет, словно желала спрятаться внутри экрана.
Вадим по-заячьи пугливо обернулся. Увидел устремляющийся в бесконечность тоннель, полный мрака и силуэтов, корчащихся в мучительном ужасе. Ближе всего к Вадиму сидела молодая женщина, полностью обнажённая. На её лице была нарисована гримаса истеричного безумия. Нарисована в буквальном смысле – на гладком, как страусиное яйцо, эллипсоиде. Стоило женщине чуть повернуть голову, и она превращалась в оживший портрет кисти Пикассо. За обнажённой пассажиркой студенисто извивалось нечто, напоминающее язык в рост человека, вырастающий из кресла и усеянный голубыми глазами. А ещё дальше, на пределе видимости, на дне тоннеля, выталкивая мрак…
Колыхалось. Пульсировало…
Близилось.
Вадим резко отвернулся, спасаясь от увиденного. Лёгкие сжимались и разжимались в диком темпе, гоняя сквозь сжатые, визжащие от боли зубы склизкий воздух: ах, ах, ах!
– Что там?! – вырвалось у него. Не голос – щенячий скулёж.
– Контролёр, – охотно откликнулся Новицкий.
– Что за контролёр?!
– Который штрафует «зайцев». И знаешь, непохоже, что ты покупал билет.
– Терминала не было! – взвыл Вадим. Теперь ему приходилось кричать, чтобы перекрыть рокот и вопли пассажиров, до которых добирался Контролёр. Вопли «зайцев». – И какой штраф?!
– О, я не знаю. Никто не знает, кроме безбилетников. Ты можешь их спросить. – Новицкий ткнул большим пальцем в сторону источника грохота. – Или выяснить лично, если капельку подождёшь.
– Как заплатить?! – Вадим сгрёб Новицкого за лацкан. Под пальто хлюпнуло, словно ткань скрывала мусорную кучу.
Нечеловеческая улыбка растянула рот Новицкого до ушей – точно незримые руки раздирали губы, ваяя хохочущий оскал Джокера.
– Впитать в себя мир подлинный и освободиться, – прорычал Новицкий. – Доделать прерванное! Кормить.
Вадима бросило в жар.
– Стать как ты? – простонал он. Пузырящаяся кровь стекала из ноздрей, обжигая кожу. Треснул и отслоился ноготь большого пальца. По руке, комкающей лацкан пальто, разлилась дёргающая боль. Скоро он весь превратится в одну сплошную незаживающую рану.
Если Контролёр не настигнет его раньше.
– Нет.
Черты лица соседа разметало гримасой бешенства.
– Да! – проорал монстр, вцепившись в запястья Вадима. – Да, да, да!
В раззявленной пасти Новицкого вторым языком трепетал изжёванный, обслюнявленный рукав, уходящий в глотку. И черви. Они пировали на рыхлой плоти дёсен, их жирные, цвета стухшего сыра тельца сокращались, прогоняя через себя мерзкую снедь. Некоторые лопались под зубами Новицкого, но продолжали извиваться.
Никто не умирает до конца, вспомнил Вадим.
Новицкий орал, и ему вторили пассажиры автобуса, пусть и по иной причине. Эта причина громогласно сопела и чавкала позади Вадима, а вибрация сделалась столь нестерпимой, что каждый атом тела стремился оторваться от соседа и каждая частица была готова покинуть орбиту вокруг ядра.
