– Ну так чем же я обязан?..
Чиринна начинал нервничать. Левый глаз у него Дергался от тика и то и дело почти совсем закрывался. Сквозь узкую щелку он мрачно глядел на комиссара.
– Я по личному делу, – сказал Каттани, стараясь увести Чиринна в сторонку.
– И что же это за дело?
– Насчет синьорины Печчи-Шалойя.
– А! – Лицо Чиринна перекосилось от еле сдерживаемого бешенства. – И чем же я могу быть полезен нашей маленькой герцогине?
– Вы можете сделать очень много. Например, оставить ее в покое.
Вспыльчивость сицилийцев, когда дело касается женщины, всем известна. Задетый за живое, Чиринна раздул ноздри и тяжело задышал, как взбешенный бык.
– Говорите – оставить в покое? – Он попытался вложить всю свою ненависть в циничную остроту. – Но ведь она… нуждается во мне.
– Теперь уже нет, – сухо ответил Каттани. – Она больше не нуждается в услугах того рода, что вы имеете в виду.
– Да неужели? Может, она стала святой?
– Это уже не ваша забота. Выбросьте ее из головы – и все.
Чиринна не в силах был больше сдерживаться. Он ощутил во рту вкус желчи. Да кто такой этот легавый, что позволяет себе приказывать ему?
– Послушайте, комиссар, – прошипел он сквозь зубы, – а по какому праву вы пришли требовать от меня этой жертвы?
– Я мог бы ответить – по праву сердца: нас с Титти связывает любовь.
– Связывает любовь, – насмешливо повторил Чиринна. – А разве у вас нет жены?
– Это вас не касается, – сказал Каттани по-прежнему сдержанно. – Вы отойдите в сторонку, и дело с концом. Могу я на это рассчитывать?
Чиринна уставился куда-то вбок, словно ревность его оглушила.
– Можете, можете, но сейчас убирайтесь. Исчезните.
Каттани не спеша погладил хромированный нос «ровера». Так же неторопливо повернулся и направился к двери. «Проклятая полицейская ищейка, – злобно повторял про себя Чиринна, – здесь у тебя не выйдет командовать. Здесь мы на Сицилии, на моей родной земле».
Им овладела дикая ярость. При мысли, что он должен отказаться от Титти, его бросало в дрожь, он задыхался от бешенства и возмущения.
* * *
Эльзе стояла с кистями в руках перед белым холстом. Из окна гостиной в вечерних сумерках виднелось море, усеянное десятками дрожащих огоньков. Синьоре Каттани хотелось перенести это зрелище на полотно. Но ей никак не удавалось сосредоточиться. Она отложила кисти и вышла на террасу. Воздух был свеж и прохладен, и она зябко передернула плечами. Потом обвела взглядом панораму раскинувшегося внизу города, остающегося для нее все еще чужим, города, который (теперь она была в этом уверена) навсегда отнимет у нее мужа.
Где он сейчас? Все еще возится со своим расследованием? Вечно идет по какому-нибудь следу в надежде, что тот его куда-то выведет? Или же развлекается с этой шлюшкой-герцогиней? «Во всяком случае, – с горечью думала она, – я теперь уже не часть его жизни, я для него постороннее существо». Но к этой мысли она все-таки не могла привыкнуть.
Она возвратилась в гостиную. Налила на донышко коньяка. Почувствовала, как алкоголь обжигает горло и наполняет теплом все тело. На цыпочках пошла заглянуть в комнату дочери и послушала, как девочка глубоко дышит во сне. Допила последние капли коньяка и решительно направилась к телефону. Набрала номер Нанни Сантамарии.
– Позавчера вы приглашали зайти к вам выпить бокал вина? Не забыли? Вам удобно, если я приду сейчас?
– Жду вас с распростертыми объятиями, – был восторженный ответ.
