– Кстати, – сказала я, когда мы с Софи сидели на табуретках и завтракали у занесенного пушистым снегом окна. – О чем вы вчера говорили с Тьери?
Из-за своих проблем я напрочь забыла о том, что застала Софи и Тьери тут вдвоем, причем не в лучшем расположении духа.
– Он приходил, чтобы признаться в своих чувствах, – ответила Софи, и мне показалось, что прозвучало это довольно мрачно.
Неужели Тьери послушал мои советы и решил с ней поговорить? Похоже, я что-то испортила!
– А ты?.. – неуверенно проговорила я. – Не чувствуешь того же?
– К сожалению, нет. На самом деле я давно знала о чувствах Тьери, но все равно воспринимаю его как друга. Сейчас даже не знаю, как мы с ним будем общаться. Боюсь, он станет меня сторониться. Но что я могу сделать? Невозможно же быть с тем, кто не мил. Да и насильно заставить себя полюбить кого-то тоже невозможно.
Черт возьми, вот так необдуманно брошенные слова могут испортить чьи-то отношения!
– Ну да ладно, не бери в голову, – выдохнула Софи, поднимаясь, и перевела тему. – Чем сегодня будешь заниматься?
– Пойду в прошлое, пока оно само меня не забрало.
– Тогда увидимся вечером. Надеюсь, ты не обижаешься на меня за вчерашнее?
– Нет, ты сказала то, что должна. Я плохо повела себя с Мадлен.
– Потом поговори с ней и извинись.
– Хорошо, – согласилась я.
Я и сама понимала, что это нужно. Бедная девушка ни в чем не виновата, а я так на нее набросилась…
Софи убежала на работу, а я сняла с гвоздика плащ и натянула его на плечи. Пока одевалась, рассматривала свою нарисованную кошку – взгляд ее полнился такими страданиями, что мне самой стало больно. Говорят, через творчество мы выражаем чувства и эмоции. Неужели в моей душе творится такое?..
Мне было страшно смотреть на свою картину, но Софи она понравилась. Я закончила рисовать кошку полпервого ночи. Софи сказала, что такое полотно нужно оформить в рамку и повестить на видное место. Мне это предложение совсем не понравилось – не хотелось, чтобы на картину смотрели чужие люди.
Я достала альбом и, чтобы не таскать его в руках, прикрепила к своему животу на ремень, а карандаш с резинкой убрала в карман, – такая экипировка была у меня сегодня для похода в прошлое, ведь никогда не знаешь, когда застигнет вдохновение. В моем случае это было вдохновение на план убийства Жюльена, ну да ладно.
На телефоне я открыла старую черно-белую фотографию. Снимок, который я выбрала, датировался мартом 1928 года. Там запечатлели толпу мужчин и дам в теплых пальто и плащах, которые гуляли под громадными ногами Эйфелевой башни. Для перемещения я выбрала самый дальний закуток около одной из ног башни, который прятался в ветвях. Деревца еще не облачились в зеленые одежды, но я посчитала, что среди кустов вряд ли кто увидит мое появление.
Недолго думая, я переместилась к подножию Эйфелевой башни и тут же зацепилась плащом за ветви. Что-то хрустнуло, что-то зашуршало, и я тут же поняла, что невольно привлекла чье-то внимание.
– Мадемуазель, вам помочь? – обратился ко мне кто-то, и через мгновение в кусты заглянуло морщинистое лицо старичка. – Как вы там оказались?
– Ходила по малой нужде, – кинула я и выскочила из-за веток, тут же бросившись бежать.
Представляю лицо старичка! Мне даже стало смешно. Как глупая, я захихикала себе под нос. Беспокоиться о чем-то не было смысла – в Париже чего только не услышишь.
В этом времени Эйфелева башня еще не была огорожена металлическими заборами, а потому покинуть ее подножие для меня было очень просто. Я шла по проспекту Гюстав Эйфель в сторону квартала Гро-Кайу, надеясь, что там смогу отыскать какую-нибудь интересную лавку или магазин, чтобы что-нибудь оттуда забрать. Точнее —украсть.
