– Это паломничество, тётя Юля, – поправила я. Мы как раз спускались вниз по каменистой дорожке. Вышло солнце, и жёлтый знак, изображавший раковину, впервые показался мне похожим на солнечные лучи.
Белла молчала. Наверное, сердилась, что я сразу не рассказала ей про ногу – утром было некуда деваться, я при ней мазала опухоль аэрталом и надевала ортез, уже не выглядевший таким эротичным.
– Тебе нужно в больницу, – сказала Белла. – Это безумие – идти в паломничество в таком состоянии.
Нога выглядела скверно, зато болела меньше – лекарства притупляли боль. Она только ныла всё время, и мне было жаль её, как бывает жаль какое-то неговорящее существо – младенца или кошку.
В городе, когда я, тренируясь, ходила пешком на работу, процесс осложняли светофоры. Только наберёшь хорошую скорость, как тут же упрёшься в дорогу, по которой несутся автомобили. Ждёшь зелёного сигнала, ждёшь, а он никак не загорается, и в голову тут же проникают мысли, от которых так чудесно избавляешься на ходу.
Мне нравится ходить – я бы всю жизнь куда-нибудь шла, можно даже без цели.
Мне нравится ходить, но вчера, на пути из Ронсеваля в Зубири (или Субири, не знаю, как правильно), каждый километр тянулся как десять. Когда впереди показались крыши Зубири, я подумала, что никогда в жизни не видела ничего прекраснее. Здесь есть река и старый мост. В речной воде у моста паломники испокон веков охлаждали горящие ноги. Мы с Беллой сделали то же самое.
Альберго здесь скромнее, чем в Ронсевале. Этот – настоящая общага. Мне дали одноразовую, совершенно больничную простыню на резинке – и я вновь подумала про операцию, которая ждёт меня на родине.
И ещё меня ждёт тётя Юля, смирившаяся с гибелью всей нашей планеты.
Неужели этот астероид действительно уничтожит Землю? И не будет больше ни Москвы, ни Екатеринбурга, ни этого моста, ни реки, ни маминой могилы?
Утром Белла разбудила меня на рассвете – извинилась шёпотом и сказала, что дальше мне придётся идти одной. И святой Яков, и начальница в Ньоне ждут, что она должна пройти весь маршрут до 13 мая.
Я и не думала, что можно за каких-то два дня так привязаться к человеку.
Мне уже её не хватает.
День десятый. Пуэнте-ла-Рейна
Я начинаю привыкать. Вхожу в ритм. Втягиваюсь. Рюкзак я, как выяснилось опытным путём, собрала неправильно – старалась брать только нужные вещи, но всё равно прихватила много лишнего и теперь избавляюсь от балласта. Вчера в Памплоне выбросила тушь для ресниц, сегодня, на подходе к Пуэнте-ла-Рейна, хотела даже оставить куртку, но не решилась – во-первых, жалко, во-вторых, по прогнозу всю следующую неделю будут идти дожди.
На пути время от времени встречается чужой балласт – сношенные ботинки попадаются чуть ли не на каждом километре: стоят на камнях вблизи дорожных указателей, висят на деревьях, как в сказке про обувное дерево.
Я иду одна. Если вставать рано, то можно застать камино почти пустым – первые два часа на дороге мало пилигримов. Тех, кто уходит слишком рано, в альбергах ненавидят, ведь они мешают всем спать. Внутренние часы, победствовав первые дни, настроились на уральское время, и у меня как минимум три часа преимущества. Иду медленно, прохожу не более двадцати километров в день – иногда даже менее.
Белла, наверное, далеко. И Джо. И кореец в левых тапках. Мне их уже не догнать.
Мама когда-то, смеясь, рассказывала мне, как она впервые почувствовала себя старой: иду, говорит, по улице, а меня все обгоняют – все-все!
