– Хаживал. Не отравляли. Ну, идемте-с…
Аптекарь отворил дверь и впустил М. за собой.
– Да не запирайте… Река, значит, рядом, а рыба тухлая? И соус из самой Индии? Может, и рыба у них оттуда же? Хм… Я вам, молодой человек, порошок дам, примите сразу же два пакета, и к ночи еще один. Воду кипяченую пейте. По-хорошему, надо желудок чистить. Рвотное средство дать? – и, глянув вскользь на клиента: – Вижу, вижу, сами справитесь с этим. Пейте больше воды. Вот вам.
– Я очень извиняюсь… – начал М..
– Что? Денег нету?
– И это тоже.
– Что же вы, в ресторанах последнее просаживаете?! – подняв бровь, воскликнул провизор, будто не знал, как оно бывает. – Молодость…
М. предпочел отмолчаться. Но тут хвостом плесканул судак…
– Вы мне не позволите воспользоваться удобствами? Ужасно крутит.
Бородач недовольно посмотрел на него. Снял шляпу и степенно положил на прилавок.
– Вообще-то, аптечный магазин такие услуги не предоставляет.
Наблюдателю стороннему, так сказать, не заинтересованному, ясно было бы, что он едва удерживался от смеха, но М. в тот момент было не до физиогномики.
– Спасите! Я вам окна потом помою и что хотите!
Причем тут окна, М. сам не понял. Видно, разум его помутился от несваренья.
– Окна действительно не ахти, – весомо сказал аптекарь, глядя на лоснящиеся разводы. – Но вы, молодой человек, лучше отхожее за собой помойте – и не потом, а сразу, по завершению. Идите уж – вон за стенкой…
Через четверть часа М. вышел на улицу, если не в счастливейшем состоянии естества, то в гораздо лучшем, чем в тарантасе. Работу он, конечно, не получил, постеснялся даже начать разговор об этом, зато получил приглашение на обед – и уже без всяких выкрутасов с тухлыми судаками.
В следующую среду в половину шестого вечера, отглаженный и выбритый до поджилок, он прибыл к заветному фонарю аптеки, вошел через ворота во двор, где был обруган собакой, и поднялся в третий этаж – к широкой медной табличке «Мильн Г. Е.» у кожей обитой двери.
Открыла ему приятная дама не первой весны, с руками, испачканными мукой, кивнула многозначительно, спросив фамилию, и проводила в гостиную ждать хозяина, бывшего «в городе по делам». Не представившись она вернулась на кухню, оставив М. развлекать себя самому.
Где именно мог быть «город», если дом стоял на Подоле, то есть в одной из оживленнейших частей Киева, М. осталось неясным, но, скорее всего, не слишком далеко, потому что господин Мильн через четверть часа явился, внеся в гостиную большой бумажный пакет с лентой цвета куриной крови.
– Добрый вечер, молодой человек! – приветствовал он гостя, рассматривавшего череп на этажерке.
Череп был имитацией, весьма искусной, того самого, известного всему миру, найденного в африканской пещере.
– Здравствуйте, Генрих Ерсович, – ответил молодой человек и неловко всучил хозяину обернутую фольгой бутылку, из-за которой залез в долги.
– Благодарю любезно, не стоило. Впрочем, не откажусь. Что за сорт? – провизор с азартом раздел бутылку. – Ого, штейнбергский рейнвейн! Первоклассно! Даже не представляете, как вы угадали: я провел там юность. Если хорошо покопаться в местных подвалах, немало еще найдется бутылок из винограда, что я собрал. Было, было дело.
– Рад потрафить вашим предпочтениям. Вино тоже – своего рода лекарство, – светски ввернул М., несколько развязно оттого, что ужасно нервничал.
– Да-да, верно сказано. Что же, я пригласил вас – и мало того, что сам опоздал, так и еще вас попрошу подождать: вышло, что гости приедут позже.
