Автомобиль замер, оставив за собой две полосы сожженной резины. Сердце Лайлы стучало, как отбойный молоток. Перед глазами плясали черные точки. Заставляя себя дышать, чтобы не потерять сознание, она посмотрела в зеркало заднего вида.
Женщина не убежала в лес и не стала подниматься на Боллс-Хилл, где еще одна дорога уходила к парому через Боллс-Крик. Просто стояла, оглянувшись через плечо. И этот полуоборот, в сочетании с голым задом, видневшимся из-под рубашки, выглядел на удивление кокетливо. Женщина словно сошла с рисунка Альберто Варгаса.
Учащенно дыша, с металлическим привкусом выплеснувшегося адреналина во рту, Лайла задним ходом въехала на подъездную дорожку небольшого ухоженного фермерского дома. На крыльце стояла женщина с младенцем на руках. Лайла опустила стекло.
– Уйдите в дом, мэм. Немедленно.
Не дожидаясь выполнения приказа, Лайла включила переднюю передачу и вновь покатила к Боллс-Хилл и стоявшей на разделительной полосе женщине. Аккуратно объехала валявшийся на асфальте почтовый ящик. Было слышно, как помятое переднее крыло цепляет колесо.
Ожила рация. Терри Кумбс вышел на связь.
– Первый, это четвертый. Где вы, Лайла? Прием. У нас двое убитых варщиков мета. Мы за лесопилкой.
Она схватила микрофон, сказала: «Не сейчас, Тер», – и бросила микрофон на пассажирское сиденье. Остановилась перед женщиной, расстегнула кобуру и, вылезая из автомобиля, достала табельный пистолет, шестой раз за полицейскую карьеру. Глядя на длинные загорелые ноги и высокую грудь, мысленно вернулась на свою подъездную дорожку. Неужели прошло лишь пятнадцать минут? Куда уставился? – спросила она. На утреннюю зарю, ответил Антон.
Если женщина, стоявшая посреди Дулинг-Таун-роуд, не была утренней зарей, значит, Лайла никогда ее не видела.
– Руки вверх. Поднимите их, быстро.
Женщина из «Эйвон», она же Утренняя Заря, подняла руки.
– Вы знаете, как близко были от смерти?
Иви улыбнулась. Ее лицо засияло.
– Не слишком, – ответила она. – У вас все было под контролем, Лайла.
8
Голос старика чуть дрожал.
– Мне не хотелось ее трогать.
Кошка, коричневая табби, лежала на траве. Оскар Сильвер, несмотря на то что пачкал брюки цвета хаки, стоял рядом с ней на коленях. Растянувшаяся на боку кошка выглядела бы нормально, если бы не правая передняя лапа, изогнутая буквой V. Вблизи также были видны кровавые завитушки в глазах, вокруг зрачков. Поверхностное дыхание сопровождалось – таков парадоксальный инстинкт раненых кошек – мурлыканьем.
Фрэнк присел рядом. Сдвинул вверх солнцезащитные очки и прищурился от яркого утреннего света.
– Сожалею, судья.
Сейчас Сильвер не плакал, однако его глаза были красные от слез. Фрэнка это огорчило, но не удивило: люди любили домашних питомцев и зачастую выставляли напоказ свои чувства, чего не позволяли себе с людьми.
Как это называли мозгоправы? Вымещение? Что ж, любовь зла. Фрэнк знал одно: те, кого действительно следовало опасаться в этом мире, не могли полюбить ни кошку, ни собаку. И следовало опасаться себя. Держать все под контролем. Сохранять спокойствие.
– Спасибо, что приехал так быстро, – поблагодарил его судья.
– Это моя работа, – ответил Фрэнк, пусть и кривя душой. Единственный сотрудник службы по контролю за бездомными животными муниципалитета Дулинга с полной занятостью, он занимался енотами и бездомными собаками, но никак не умирающими кошками. Оскара Сильвера Фрэнк считал своим другом или кем-то вроде этого. До того, как из-за проблем с почками судье пришлось завязать со спиртным, они с Фрэнком не раз и не два пили пиво в «Скрипучем колесе». Именно Оскар Сильвер порекомендовал Фрэнку хорошего адвоката по разводам и предложил договориться о встрече. Он также посоветовал Фрэнку обратиться к «консультанту», когда Фрэнк признался, что иногда повышал голос на жену и дочь (о том, что однажды он пробил кулаком стену кухни, Фрэнк упоминать поостерегся).
