– И где вы там жили, на этой самой Кирочной?
– В доходном доме Бака. Это тоже на Кирочной. Знаете, такой, с балконами и крытыми галереями между корпусами. У него еще две такие симпатичные башенки.
– А какая там станция метро поблизости?
Такого вопроса мне еще не задавали, и я посмотрел на моего визави с недоумением:
– Метро, господин…
– Можете называть меня «товарищ майор».
– Когда меня допрашивали в Севастополе, товарищ майор, такой комбинации – товарищ и майор – и вообразить было невозможно. Ну не любили большевики ни офицеров, ни звания. Впрочем, и звания такого – майор – не существует в русской императорской армии с восьмидесятых годов прошлого – девятнадцатого – века. Но вернемся к метро – метро я знаю по Парижу, был там с родителями в двенадцатом году. Это в тысяча девятьсот двенадцатом, – вспомнил я, что уже на дворе две тысячи четырнадцатый. – Метро было во французской столице, и в Лондоне, который мы тоже посетили, оно называлось андерграунд, а вот в Петрограде ничего такого не было. Ходили слухи, что, дескать, не мешало бы построить подземку в Москве, но они так и остались слухами… Рядом с нами была церковь Козьмы и Дамиана – храм лейб-гвардии Саперного батальона. Там еще стоял памятник саперам, погибшим во время войн – парящий бронзовый орел над гранитным постаментом.
– Теперь там уже есть метро, – устало произнес майор. – А вот ни храма, ни памятника нет. Впрочем, продолжайте, поручик.
– Учился я сначала в Анненшуле, там же, при кирхе. Потом, в 1910 году, родители неожиданно приняли православие, и меня перевели в русскую гимназию…
– Расскажите лучше про свою военную карьеру.
– Я закончил ускоренные офицерские курсы в 1915 году и оказался в 8-й армии генерала Брусилова в чине прапорщика. Участвовал во взятии Перемышля, за храбрость (хотя какая там храбрость – просто мне повезло) был досрочно произведен в чин подпоручика. А потом было Великое отступление.
– Слыхал о таком, – покачал головой майор.
– В шестнадцатом году участвовал в Луцком прорыве – его еще именовали Брусиловским. Тогда же получил чин поручика и орден Святого Георгия четвертой степени. После февральского переворота остался в армии, тогда же был награжден Георгиевским крестом третьей степени – согласно решению Временного правительства, офицеры могли получать солдатские медали, а солдаты – ордена. В декабре того же года часть наша была расформирована, и я оказался в Киеве, где в восемнадцатом году примкнул к генералу Федору Артуровичу Келлеру. Но как вам, возможно, известно, Скоропадский вынудил графа уйти в отставку, а после бегства гетмана с немцами пришли петлюровцы и убили как самого генерала, так и множество других русских офицеров.
– А каким образом спаслись вы?
– После отставки графа Келлера я решил не ждать у моря погоды, а податься к генералу Деникину. Воевал у него и у генерала Врангеля. Последние боевые действия были на Перекопе, потом нас отозвали в Севастополь и объявили о скорой эвакуации. Я оказался одним из тех, кто поверил большевистским листовкам и решил остаться в городе – не тянуло меня ни в Турцию, ни в Европу. Я был расстрелян в ноябре двадцатого года вместе с офицерами армии Врангеля, поверившими в амнистию, объявленную большевиками. Как я попал сюда, не знаю – полагаю, не обошлось без Божьего промысла.
– Понятно, – майор встал со стула, потянулся и несколько раз прошелся по комнате. Я заметил, что он слегка прихрамывает. – Ну что ж, как бы странно это ни звучало, но я вам верю – будь вы «засланным казачком», то наверняка придумали бы менее фантастическую легенду. Да и сумасшедшим вас тоже никак не назовешь. К тому же я немного знаю Питер и вижу, что вы действительно жили в нем в начале двадцатого века. Что же касается боевого опыта, то у вас его хоть отбавляй. Опыта командования, как я понял, тоже вполне достаточно. Не хотите ли продолжить службу в рядах ополчения Донецкой Народной Республики?
