* * *
– Я у подъезда номер два, с тростью, поможете сесть в машину? – Пассажир позвонил мне сразу после того, как я принял заказ.
Едем в подмосковную общагу. Незрячий мальчишка просит сделать потеплее в салоне: замёрз, стоя на улице.
– Пока ждал машину, окоченел… Ваша была шестая. Пять предыдущих не приехали.
Я уже не первый раз слышу эту интонацию и вижу горькую улыбку на лицах тех, кто рассказывает мне подобные вещи. Эти люди, борющиеся с внешним миром, совершенно не озлоблены, не жалуются, они уже привыкли.
– Давай на ты, хорошо? – Он кивнул в ответ, – Ты звонил водителям и говорил про трость? И после этого не приезжали?
– Да. Не хотят возиться, походу. Мне трудно сесть в машину самому. Всё, что движется в этом мире, очень трудное, понимаешь? Я знаю, где моя лестница и дверь в общаге. Они же всегда на одном месте. А машина подъезжает, и я слышу мотор, угадываю, где у неё перед, а где зад…
– Как угадываешь?
– Звук же разный. – Пацан улыбается. – Выхлопная труба с одной стороны, двигатель с другой. Это очень легко услышать. Но всё равно неудобно, вдруг это не такси. Я иногда пугал людей, когда лез в чужие машины…
Всю дорогу я расспрашивал его, как это – жить в мире, где есть только звуки и трость? Я жутко неловко поначалу себя чувствовал, мне не хотелось быть бестактным. Но потом понял, что всё наоборот: нужно обязательно узнавать эти вещи. Нужно говорить с ними об этом. Нужно уметь правильно помогать или, зачастую, не мешать. Им очень многое мешает, к сожалению. А мы этого даже не понимаем.
Мобильник подносится к уху. Он набирает сообщение друзьям, слушая в динамик, попал ли пальцами в нужные кнопки на экране. Всё хорошо, еду, увидимся завтра, – пишет он кому-то.
Он рассказал про работу. Про учёбу. И снова ни намёка на жалобы или недовольство миром. Мы даже машины обсудили: он всё знает, очень интересуется этой темой.
– Как тебе «соната»?
– Нормально, вполне, только страшная ужасно. Хорошо, что ты её не видишь, особенно спереди!
Он захохотал, а потом попросил рассказать ещё про страшные машины. И я начал рассказывать ему о страшных. А потом о красивых. Оказалось, ему никто никогда так не рассказывал о них.
– Можно, я тебе как-нибудь позвоню? Расскажешь мне ещё что-нибудь о тачках.
Мы обменялись телефонами.
* * *
– Да потому что работать надо! Работать круглые сутки, понимаешь?! – пассажир с белорусским акцентом почти кричит мне, рассказывая секреты успеха в бизнесе.
Только что он спросил «Ну и как работается в такси?», и я вяло ответил «Нормально».
– Вот, к примеру, Путин!.. – Пакс обхватил руками спинку переднего сиденья, наклонившись вперёд, чтобы мне было лучше его слышно, – Он по двадцать часов, между прочим!.. По двадцать, блядь, часов, не вынимая, понимаешь? И при этом всё знает, всё помнит… Он мне иногда такой говорит: Валерич, ты чё-то поправился? И по животу меня хлопает. Ладонью так. По животу. Понимаешь? Уровень!.. Всё видит, всё в голове держит. И так в любой профессии надо. Двадцать часов пахать. И будет успех. Будет победа. Как у России. И в такси у тебя тоже будет победа. Ты работай только!
* * *
– О, чёрт! Я там выронил… Пятьдесят рублей. Куда-то под сиденье завалились. Это вам на чай…
* * *
– Что это у вас тут за провод в кармане сиденья?
– Это от плафона на крыше, питание подсветки, а что?
– Ой. А я думал, там зарядка для телефона и весь его вытащил…
