Первой остановкой на нашем «пути бесчестья» оказался бар под названием «Жёлтый флаг» в каком-то спальном районе города. Отпустив такси и прочитав на вывеске название заведения, мы с Полозовым понимающе переглянулись – нам обоим был известен смысл этого цветового символа. Мне – потому что я числился офицером запаса войск радиационной, химической и биологической защиты, а моему адвокату – потому, что он в недавнем прошлом был не последним специалистом по морскому праву, пока что-то не разладилось в его юридической карьере. (Нет, жёлтый флаг поднимают не на крыше «жёлтого дома», как может подумать неискушённый читатель. Его поднимают на мачте карантинного судна со вспышкой заразной болезни на борту.)
– Три тысячи чертей! – воскликнул Полозов перед тем, как опрокинул первую рюмку спиртного. – Хорошо-то как! – (При этом он даже не оглянулся вокруг, поскольку имел в виду не интерьер подвальчика, а своё собственное мироощущение.) – А теперь самое время поднять первый тост. Итак, рано или поздно настанет день, когда все мы умрём, а затем умрут все, кто нас знают. Память о нас развеется в веках, а прах ляжет к праху. И всё, что у нас есть, и за что стоит держаться, – это радость каждого краткого мига бытия. Скажите, ну разве не сглупил индийский принц Гаутама, когда отказался от личного счастья только потому, что всякое счастье преходяще: не успеешь оглянуться, как молодость сменится старостью, здоровье – болезнью, а жизнь – смертью? И пускай Будда и другие мудрецы учат, будто сладость земной жизни – всего лишь призрачный сон, а настоящая жизнь лежит по другую сторону! А я заявляю, что этот «сон» и есть единственно подлинная жизнь, и изнанка её – только чёрный тлен небытия. Поэтому, Олег Николаевич, давайте поднимем наши горькие чаши за то, чтобы радоваться hic et nunc, прямо здесь и сейчас! Будем радоваться тому, что имеем вокруг, ибо ничего другого нам не дано, и конец жизни всё равно един что для философа, что для его собачки.
– И давно ли, Евгений Андреевич, вы заразились таким экзистенциальным отчаяньем?
– Давно – ещё в мои четырнадцать лет. И в конце короткое примечание мелким шрифтом. Наш так называемый лучший из миров на самом деле – довольно дрянное и гиблое место. Но в нашей воле изменить его лучшему. Ну а если мы не в силах чего-то изменить, нужно просто изменить наше отношение к этому чему-то. Подумайте над этим. Жизнь всё время что-нибудь отнимает – то друга, то здоровье, то золотую запонку. Однако один живёт себе и в ус не дует, а другой делает из этого вселенскую трагедию… А теперь ваша очередь. Давайте, рассказываете, чего вы так испугались. Неужели боитесь поверить, что на свете есть потусторонние силы? Или боитесь узнать, что у вас психическое расстройство? Причём, если быть до конца объективным, одно не исключает другого.
– Последнее резко, но справедливо. Нет, я не боюсь, что мне, убеждённому атеисту, придётся, как вы выразились, «позорно капитулировать перед правдой». Правду я приму, какой бы горькой она ни оказалась на вкус. Тут дело в другом… Как бы получше начать… Раз уж вы немного учили латынь, может быть, вспомните, как переводится выражение cursus honorum?
Полозов пригубил вторую «рюмашку», подпёр щеку ладонью и спросил с насмешливым удивлением:
– Олег Николаевич, вы что, решили устроить мне экзамен по всем непрофильным гуманитарным предметам? А можно как-нибудь ближе к делу, без захода в средневековье и античность?
