– У тебя, похоже, тоже, – не осталась в долгу Давыдова, явно намекая на присутствие Ларисы.
Котова сделала возмущенное лицо.
– Кстати, Лариса Котова, моя давняя знакомая, – неуклюже представил свою спутницу Патрушев.
Внутренне он досадовал на себя. Все было как-то не так – и его фразы, и его поведение, и его поза, какая-то сутулая, несолидная, подчеркивающая его социальную незначительность. Ему казалось, что он похож на героя какого-то совкового романа, причем положительного. Отрицательным был Аткарский, к которому уходила его девушка, променяв истинные чувства на деньги. Но собственная положительность отнюдь не радовала Патрушева, его тошнило от нее. Он понимал, что в данном контексте выглядит глупо и жалко. Но чувство постоянной самоотстраненности в критических ситуациях, которое он сумел выработать за годы своего, прямо скажем, невеселого существования, помогало ему пережить все без лишних, ненужных эмоций. Поэтому он спросил у Ани:
– И как тебе этот Аткарский?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты оценила масштаб его личности? Ты же никогда особенно вроде не интересовалась эзотерикой?
– Он очень интересный человек, – ответила Аня, опустив глаза.
– Я за тебя очень рад, – медленно произнес Андрей. – Желаю вам счастья.
– Патрушев, между нами ничего нет, – подняла на него глаза Давыдова.
– А это уже не так важно… – Патрушев опустил свои.
Он был вполне собой доволен и тут же, чтобы не подпортить это чувство какими-нибудь следующими, не совсем адекватными фразами, поспешил ретироваться в сторону Филимонова, увлекая за собой Ларису. Впрочем, тут же снова подосадовал на себя – не слишком ли театрально выглядела его фраза «желаю вам счастья»?
Ко всему прочему, Филимонов, стоявший неподалеку со скрещенными на груди руками и склонив голову, внимательно наблюдал за разговором теперь уже бывших любовников, в какой-то мере способствуя такому настроению друга. И когда Патрушев подошел к нему почти вплотную, он, отклонившись назад, расхлябанно зааплодировал.
Тогда Патрушев состроил по этому поводу скептическую физиономию и молча прошел мимо Филимонова.
Тут дверь в зал открылась, и на пороге показался взволнованный Аткарский. Он двинулся было к своему месту, но, словно раздумав, повернулся к публике и сообщил, что ему нужно срочно покинуть столь приятное собрание в связи с неожиданно возникшими делами.
Все выразили невообразимое сожаление по этому поводу. Особенно кручинилась Римма Вячеславовна. Аткарский же, откланявшись, поспешил к Кравцовой, которая одиноко стояла, еще не совсем отойдя от разговора с Патрушевым.
– Аня, ты в порядке? – спросил он.
– Да. А в чем дело?
– Так, ничего. Я сейчас отвезу тебя домой, и мне нужно решить один вопрос.
– Хорошо, – пожала плечами Давыдова, но, судя по ее виду, она была несколько обескуражена.
– В таком случае двинули?
– Да. – И Аня покорно направилась к выходу.
Уже около самой двери она бросила взгляд в сторону колонны, где стоял Патрушев, но тут же отвернулась. Тот мрачно улыбнулся, глядя на нее исподлобья.
– Ну что, пора и нам, – похлопал его по плечу подошедший Филимонов.
– Наверное, – угрюмо ответил Андрей и неопределенно подвигал тазом.
– О, как ты непосредственен в своих либидозных энергиях! – радостно воскликнул Филимонов. – Так и клокочут протуберанцы.
– Ты сегодня на редкость поэтичен.
– А что – жизнь, в отличие от мнения некоторых скептиков, полна поэзии, – выдохнул Филимонов. – Так что, наверное, стоит повторить сегодня наши позавчерашние подвиги…
